– Само по себе оно не имеет отношения к этим понятиям. И оно никоим образом не подскажет тебе, как его использовать Ты можешь делать с его помощью все – вернее, почти все. Ты можешь сорвать вершины со всех гор, или перевернуть деревья корнями вверх, или сделать облака зелеными, если тебе заблагорассудится. Вопрос каждый раз в том, надо ли это делать, а не в том, можешь ли ты это.
– Ты сказал «почти все», – подметил Гарион.
– Я к этому подхожу, – сказал Волк. Он задумчиво рассматривал низко плывущее облако – обычный с виду старик в поношенной рубахе и сером колпаке, глядящий на небо. – Одно запрещено категорически. Ты ничего не можешь уничтожить.
Гарион опешил.
– Я уничтожил Эшарака, разве не так?
– Нет, ты его убил. Тут есть разница. Ты поджег его, и он сгорел. Уничтожить что-либо – значит попытаться его рас-создатъ. Вот это-то и запрещено.
– Что будет, если я все-таки попробую?
– Твоя сила обернется против тебя, и ты в то же мгновение исчезнешь.
Гарион сморгнул и в ту же секунду похолодел, вспомнив, как близко подошел к запретной черте во время стычки с Эшараком.
– Как мне определить разницу? – спросил он вполголоса. – Как понять, что я хочу просто убить кого-то, а не уничтожить его?
– Это не самое лучшее поле для экспериментов, – сказал ему Волк. – Если хочешь кого-нибудь убить, пронзи его мечом. Будем надеяться, что такого рода ситуация не будет возникать у тебя часто.
Они остановились у бегущего по замшелым камням ручейка и напоили коней.
– Видишь ли, Гарион, – объяснил Волк, – конечная цель Вселенной – создавать новое. Она не позволит тебе идти следом и рассоздавать то, что она с таким трудом создала. Когда ты кого-нибудь убиваешь, ты в действительности лишь видоизменяешь его. Ты превращаешь его из живого существа в существо мертвое. Оно никуда не девается. Чтобы рассоздать его, ты должен был бы начисто вычеркнуть его из мира. Когда ты чувствуешь в себе желание сказать кому-нибудь «исчезни», «сгинь» или «не будь», ты подходишь вплотную к грани, за которой саморазрушение. Это – главная причина, по которой мы держим свои эмоции под постоянным контролем.
– Я этого не знал, – признался Гарион.
– Теперь знаешь. Не пытайся рассоздать даже малейший камешек.
– Камешек?
– Вселенная не делает различия между камешком и человеком. – Старик сурово посмотрел на него. – Твоя тетка вот уже несколько месяцев пытается объяснить тебе, что нужно сдерживать свои чувства, а ты каждый раз начинаешь с ней воевать.
Гарион повесил голову.
– Я не знал, к чему она клонит, – сказал он виновато.
– Потому что ты не слушаешь. Это твой большой недостаток, Гарион. Гарион покраснел.
– Что было, когда ты первый раз обнаружил, что можешь… ну… делать это? – быстро спросил он, желая сменить тему.
– Это была глупость, – отвечал Волк. – Так всегда бывает в первый раз.
– Что это было? Волк пожал плечами.
– Я хотел сдвинуть большой камень. Рукам моим и спине это не удавалось, а вот разум был уже достаточно силен. После этого у меня не осталось иного выбора, кроме как научиться жить с этим, ибо, выпустив это наружу, ты уже не можешь запереть его обратно. С этой минуты жизнь твоя меняется, и ты должен учиться самообладанию.
– В это всегда все и упирается?
– Всегда, – сказал Волк. – На самом деле это не так сложно, как кажется. Взгляни на Мендореллена. – Он указал на рыцаря, который ехал рядом с Дерником: оба увлеклись разговором. – Мендореллен – славный парень: прямой, искренний, невероятно благородный. Но будем честны: голову его не посещала ни одна мысль – до недавних пор. Теперь он учится побеждать страх и, учась, вынужден думать – вероятно, впервые в жизни. Для него это болезненно, но он это делает. Если Мендореллен с его ограниченностью учится побеждать страх, то уж ты, конечно, способен овладеть другими чувствами. Все-таки ты немного сообразительнее.
Силк, ехавший впереди дозором, вернулся.
– Белгарат, – сказал он, – примерно в лиге от нас есть нечто такое, на что, по-моему, стоило бы взглянуть.
– Хорошо, – ответил Волк. – Обдумай то, что я говорил, Гарион. Мы еще вернемся к этому разговору. – И они с Силком галопом поскакали вперед.
Гарион раздумывал над словами старика. Более всего остального тревожила душу грандиозная ответственность, которая навалилась на него вместе с непрошеным талантом.
Жеребенок трусил за ним, то убегая за деревья, то возвращаясь. Его копытца часто-часто топотали по влажной земле. То и дело он останавливался и глядел на Гариона любящим, доверчивым взором.
– Перестань, – сказал ему Гарион.
Жеребенок унесся прочь.
Се'Недра пришпорила лошадь и догнала Гариона.
– О чем вы говорили с Белгаратом? – спросила она. Гарион пожал плечами.
– О многом.
Она тут же насупила брови. За несколько месяцев знакомства Гарион научился отлично различать эти мгновенные сигналы опасности. Ему было ясно, что принцесса нарывается на ссору, и с удивлявшей его самого проницательностью он угадывал причины её враждебности. То, что произошло в пещере, оказалось для неё тяжелым потрясением, а она этого не любила. Что еще хуже, принцесса несколько раз пыталась подольститься к жеребенку, явно желая единолично завладеть любовью малыша. Жеребенок же упрямо не замечал её ; внимание его было так захвачено Гарионом, что он даже к матери шел, только если проголодается. Се'Недра не любила, чтобы её не замечали, даже больше, чем не любила потрясений. Гарион с огорчением осознал, как мало у него шансов избежать ссоры.
– Я, конечно, не желаю лезть в личную беседу, – сказала она с вызовом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87