Глава 6

Монахи прошли мимо, пение и звон колокола мало-помалу стихли. Господин Волк глубоко ушел в свои мысли, пальцы его здоровой руки теребили бороду. Наконец он вздохнул и сухо сказал:
– Полагаю, мы можем с тем же успехом поговорить с ним и сейчас, Пол. Если мы этого не сделаем, он просто-напросто нас нагонит.
– Ты попросту потратишь время, отец, – сказала тетя Пол. – Разговаривать с ним бессмысленно. Мы уже пытались.
– Ты, наверное, права, – согласился он, – но мы должны хотя бы попытаться. Олдур будет недоволен, если мы этого не сделаем. Может быть, когда Мара узнает, что происходит, с ним можно будет разговаривать
Истошный вопль прокатился над залитым солнцем лугом, и лицо Волка вытянулось.
– По-моему, пора ему уже выкричаться. Ладно, едем в Map Амон. – Он повернул лошадь к холму, на который указывал монах. Изуродованный призрак затрясся перед самым его лицом. – Прекрати, – сказал он раздраженно. Призрак дернулся и пропал.
Вероятно, когда-то на холм вела дорога, след от которой еще кое-где проглядывал под травой, но тридцать два столетия, прошедшие с тех пор, как по ней последний раз ступала нога человека, почти начисто стерли её с лица земли. Она поднималась к вершине холма, а оттуда шла вниз к Map Амону. Гарион, по-прежнему отрешенный и бесчувственный, примечал такое, что при иных обстоятельствах ускользнуло бы от его внимания. Хотя город был разрушен почти до основания, планировка его угадывалась четко. Улица – она была только одна – изгибалась спиралью и выводила на большую круглую площадь точно в центре развалин. Во внезапном озарении Гарион понял, что город этот задуман женщиной. Мужской ум тяготеет к прямым линиям, женщины мыслят окружностями.
Они начали спускаться с холма: тетя Пол и господин Волк впереди, остальные с отсутствующим видом – за ними. Гарион ехал последним, стараясь не замечать встающих из земли призраков, старавшихся напугать его наготой и жуткими увечьями. Вой, который они услышали, едва перейдя границу Марагора, стал громче и отчетливее. Временами он прокатывался многоголосым эхом, но Гарион знал, что стенает один мощный голос, преисполненный горем столь великим, что слышно по всему королевству.
Когда они подъехали к городу, поднялся ужасный ветер, холодный, напитанный нестерпимым запахом покойницкой. Когда Гарион машинально поплотнее закутался в плащ, он заметил, что его полы не раздуваются ветром, как не колышется и высокая трава. Он прокручивал в голове эти наблюдения, пытаясь в то же время зажать ноздри и не вдыхать мерзостный запах разложения. Раз ветер не колышет траву, значит, ветер этот не настоящий. Мало того, раз лошади не слышат воя, значит, и вой ненастоящий. Гарион замерз и дрожал, даже сознавая, что озноб этот – подобно ветру и воплям – более воображаемый, чем реальный.
Хотя Map Амон, когда они впервые завидели его с вершины холма, казался разрушенным до основания, въехав в город, Гарион с удивлением узрел стены жилых домов и общественных зданий; где-то поблизости раздавался детский смех, а издалека долетало пение.
– Зачем он это делает? – печально спросила тетя Пол. – Это ничего ему не дает.
– Однако это единственное, что у него осталось, Пол, – ответил господин Волк.
– И это всегда кончается одним и тем же.
– Знаю, но это помогает ему немного забыться.
– Все мы о чем-нибудь желали бы забыть, отец. Это не метод.
Волк с восхищением смотрел на основательные стены строений.
– Сделано мастерски, – заметил он.
– Естественно, – сказала она, – в конце концов, он бог – но это ему не на пользу.
Гарион не понимал, о чем говорят его тетя и дед, пока лошадь Бэйрека не прошла прямо сквозь стену – исчезла за каменной кладкой и вновь появилась в нескольких ярдах дальше. Стены, здания, весь город были иллюзорны – это всего лишь воспоминание. Холодный ветер сделался сильнее, и к запаху разложения теперь примешивался запах дыма. Хотя Гарион видел, что яркий солнечный свет по-прежнему освещает все вокруг, казалось, стало значительно темнее. Детский смех и далекое пение стихли, послышались крики.
Толнедрийский легионер в начищенной кирасе и шлеме с перьями выехал из-за пологого изгиба улицы. Он казался таким же реальным, как стены домов. Меч его был обагрен кровью, лицо застыло в жестокой усмешке, глаза горели безумием.
Повсюду валялись изрубленные тела, повсюду текла кровь. Вой перешел в истошный вопль: призрачное представление, казалось, движется к своей ужасной развязке.
Спиральная улица вывела их наконец на широкую круглую площадь в центре Map Амона. Ледяной ветер бушевал в горящем городе, жуткий звук мечей, разрубающих мясо и кости, наполнил все сознание Гариона. Стало еще темнее.
Призрачные трупы бесчисленных марагов устилали мостовую, над ними клубился густой дым. Но то, что находилось посреди площади, не было иллюзией. Колоссальная фигура, казалось, лучилась своей ужасающей реальностью, бытием, которое никоим образом не зависело в своем существовании от сознания наблюдателя. На руках она держала тельце убитого ребенка, каким-то образом олицетворявшего всех мертвецов призрачного Марагора. Лицо колосса, склонившегося над детским телом, было искажено нечеловеческим горем. Он-то и выл, и Гарион, даже в спасительной полудреме, защищающей его рассудок, почувствовал, как волосы у него встают дыбом.
Господин Волк сморщился и слез с лошади. Старательно переступая через призрачные тела, он приблизился к громадному существу.
– Владыка Мара, – с почтительным поклоном обратился он.
Мара завыл.
– Владыка Мара, – снова сказал Волк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87