— вздрогнув от отвращения, спросила Сенедра.— Конечно. Если бы лекарства были вкусными, у больных могло бы появиться искушение не выздоравливать, чтобы наслаждаться ими. Чем хуже они на вкус, тем быстрее ты поправишься.После полудня вернулся Шелк; лицо его было недовольным.— Я и не представлял, сколько существует способов сшить два куска тряпки, — проворчал он.— Не повезло, я так понимаю? — спросил Гарион.— В общем, нет, — ответил Шелк, падая на стул. — Зато мне удалось собрать массу догадок разных грамотеев.— Ну и?..— Один портной ставил в заклад свое доброе имя, что этот стежок используется исключительно в Найсе. Некая белошвейка под большим секретом сказала мне, что это белье из Алгарии. А какой-то слабоумный заявил, что эта сорочка принадлежала моряку, потому что-де таким стежком всегда штопают паруса.— О чем это ты, Шелк? — спросила Полгара, проходя через гостиную, чтобы снова занять свое место у постели Сенедры.— Пытаюсь найти человека, который знает, что за стежок идет по краю этой штуки, — с отвращением ответил он и взмахнул запачканной кровью рубашкой.— Ну-ка, дай посмотреть.Шелк молча вручил рубашку ей.Полгаре оказалось достаточно одного взгляда.— Северо-восточная Драсния, — сказала она, возвращая ему сорочку. — Где-то возле города Реон.— Ты уверена? — Шелк поспешно встал. Она кивнула:— Такой стежок появился несколько веков назад — еще тогда, когда вся тамошняя одежда шилась из оленьей кожи.— Ничего себе, — сказал Шелк.— Что?— Я весь день бегал с этой тряпкой вверх-вниз по лестницам, туда-сюда по всем швейным мастерским в Риве, а все, что надо было сделать, — просто показать это тебе.— Значит, убийца из Драснии, — сказал Гарион.— Из северо-восточной Драснии, — поправил его Шелк. — А люди у них там очень странные, еще хуже, чем те, которые живут на болотах.— Странные?— Ни во что не вмешиваются, рот держат на замке, недружелюбные, делятся на кланы, очень скрытные. Каждый человек в северо-восточной Драснии ведет себя так, словно у него в рукаве — все государственные тайны.— За что им ненавидеть Сенедру? — недоуменно нахмурившись, спросил Гарион.— Я бы не стал особо налегать на то, что убийцу послали из Драснии, Гарион, — сказал Шелк. — Люди, которые нанимают других, чтобы за них совершили убийство, не станут искать наемников возле своего дома, а потом, хотя в мире немало убийц, женщины среди них крайне редки.Когда установились зимние холода, Полгара наконец заявила, что опасность для Сенедры миновала.— Я все-таки останусь, — прибавила она. — Дарник и Эрранд прекрасно справятся дома и без меня, а иначе, боюсь, не успею я вернуться, как снова надо будет ехать сюда.Гарион непонимающе посмотрел на нее.— Уж не думаешь ли ты, что я позволю кому-нибудь принимать первого ребенка Сенедры?В канун Ирастайда выпало много снега, и по узким кривым улочкам Ривы пройти было невозможно. У Сенедры испортилось настроение. Талия ее все увеличивалась, она стала неуклюжей, и кроме того, на нее угнетающе действовало вынужденное заточение в цитадели. Полгара спокойно воспринимала вспышки гнева и потоки слез маленькой королевы; ее лицо почти не меняло выражения, даже когда буря крепчала.— Ты же хочешь этого ребенка, правда? — спросила она как-то в один из таких «штормовых» деньков.— Конечно, — с негодованием ответила Сенедра.— Ну, тогда тебе придется потерпеть. Это единственный известный мне способ обзавестись ребенком.— Не пытайтесь урезонить меня, госпожа Полгара, — взорвалась Сенедра. — У меня просто сейчас такое настроение.Полгара посмотрела на нее с некоторым любопытством, и Сенедра неожиданно рассмеялась.— Я веду себя глупо, правда?— Да, немного.— А все потому, что я чувствую себя огромной и страшной.— Это пройдет, Сенедра.— Иногда я жалею, что люди не откладывают яиц, как птицы.— Мне все же больше нравится старый проверенный способ, моя милая. Да и потом, мне кажется, ты вряд ли усидела бы в гнезде.Ирастайд в этом году прошел тихо. Празднования на Острове были искренними, но не шумными. Казалось, все население Ривы затаило дыхание, ожидая более значительного повода для торжества. Зима оказалась щедрой на снег и морозы. Примерно через месяц после Ирастайда наступила недолгая оттепель — на день или два, а затем снова воцарилась стужа, превратившая намокшие сугробы в ледяные кирпичи. Медленно тянулись недели; все ждали.— Нет, ты только посмотри! — однажды утром сердито сказала Сенедра Гариону.— Куда, дорогая? — ласково спросил он.— Туда! — Она с раздражением указала в окно. — Опять снег идет. — В ее голосе звучала осуждающая нотка.— Я не виноват, — ответил он, словно оправдываясь.— Разве я тебя обвиняю?Она неуклюже повернулась, чтобы посмотреть на него. Из-за ее маленького роста увеличившийся живот казался еще больше, а иногда она нарочно выпячивала его навстречу Гариону, словно обвиняя мужа в появлении этого уродства, испортившего ее фигуру.— Я просто хочу сказать… — Она замолчала на середине фразы, и лицо ее приняло странное выражение.— С тобой все в порядке, дорогая? — спросил Гарион.— Не говори мне, Гарион… Я… — Она опять замолчала. — Ой… — сказала она шепотом.— Что такое? — Он вскочил.— О боги, — сказала Сенедра, кладя руки на поясницу. — Ой, мама, ой, мама…— Сенедра, я ничего не понимаю. В чем дело?— Наверное, мне лучше лечь, — произнесла она отсутствующим тоном. Она величаво заковыляла прочь из комнаты и вдруг остановилась на пороге. — Мама, — снова повторила она. Лицо ее побледнело, и ей пришлось опереться на спинку стула, чтобы не упасть. — Я подумала — было бы хорошо, если бы ты послал за госпожой Полгарой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127