С той истории с лярвой Нюра была исключительно бдительна и даже, когда он выходил ночью в уборную, не спала, ждала, даже считала минуты. Дело в том, что лярва жила недалеко, и с нее станется прибежать к нему ночью. Так думала Нюра.
Он стащил с балки веревку, бросил ее в угол сарая, а потом даже присыпал углем, что уже было несколько глуповато. Но что такое эта глупость по сравнению с той, что он останется теперь жить, а значит, и готовить детей для трудного конца? А умри, к примеру, – тьфу, тьфу, тьфу, конечно, – Колюня сегодня от заражения, то была бы легкая детская смерть по сравнению с той, что его ждала. Обсудить, обговорить случившееся ему казалось очень важным, и это можно было сделать только с одним человеком. В Дружковке жил старший брат, умница, профреволюционер, с ним бы сесть и покалякать, но до Дружковки шестьдесят километров, а лошади у него сроду не было. Поезд же тогда еще не ходил. Ломиком только-только тюкали узкоколейку. Можно, конечно, было сходить и к попу. Но тут были особые отягчающие обстоятельства. Так как он за неимением других вариантов решил принять советскую власть, вместе с ней пришлось принять и обязательный атеизм. Поэтому, хотя поп и жил на соседней улице, Дмитрий Федорович, не любивший моральных неудобств, решил лучше дождаться брата. Или железная дорога, или какая-нибудь лошадка должны были возникнуть. И как в воду глядел: приехал из Дружковки брат.
Кинулись друг к другу.
– Митя! Митя!
– Никифор! Никифор!
Поздно вечером, когда уже отужинали и выпили графинчик настоянной на перце водочки, когда любимый дядя Никифор сыграл с Колюней в победу красных над белыми, а старшей Ниночке рассказал, что такое синематограф и интернационал, с Лелей попел песню «Гай, гай, гаю, гай веселенький!», они вышли посидеть на лавочке, и он, Дмитрий, рассказал Никифору об этом «странном обстоятельстве своего мозга». Все на словах выглядело глупо и неубедительно.
– С чего ты взял, что старуха, которая умрет на голом полу, твоя Нинка? – резонно спросил Никифор. – Объясни мне, дураку, это материалистически. Ты когда-нибудь видел Нинку старухой? Дмитрий, я тебя спрашиваю.
– Конечно, не видел, – виновато отвечал он брату. – Скажешь тоже… Но вот знаю, и все!
– Не разговор! – отрубил Никифор. – Человек знает только то, что знает. Больше – нет!
– Но про Танечку я знал точно! – убеждал он Никифора. – Глазами все видел. Бумажные такие цветы. У нас их женщина одна вырезает для такого именно дела.
– Младенцы умирают часто, у нас еще не коммунизм, – как отрезал брат.
– Я видел, – тихо твердил Дмитрий.
– Вообразил на основании имеющихся материалистических данных, – Никифор уже начинал заводиться. – Ты, Дмитрий, ударяешься в мистику, а это – дело последнее… Может, у тебя и с богом остались отношения?
– Не… Не остались. Я даже крест нательный выбросил, – отвечал Митя. – Но душа болит очень. Прямо аж мутит…
– Что болит? – спросил Никифор. – Повтори!
– Души, конечно, нет, это я так сказал, по-старому. Но сердце есть? Оно, значит, болит! В этом месте…
– Лечись! Ты видел в своем воображении каких-то умирающих старух, ну и что? Почему это тебя должно волновать?
– Так мучались девочки, так мучались… А Колюню вообще забили сапогами…
– Вот это и есть полное доказательство твоей дури. Забить сапогами? Так в двадцатом веке не умирают. Пуля… Бомба… Разрыв сердца… Подумай!
– Все так! – Митя совсем пожух от разговора. Легче не стало, а стало как-то бессмысленней… – Хотя почему бы и нет? Мало ли бандитов?
– Много, – согласился Никифор. – Но с этим ведется борьба. И ты в нее активно включайся. Обстановку надо оздоровлять. Ты неправильно живешь, брат. Мещански… Эти твои настоянные водки и мягкие подушки. Не понимаю… Ты не устаешь, не валишься с ног… Ты включайся в жизнь не двумя пальцами на счетах, а полностью, без остатка и будешь спать как убитый. Без дурацких видений.
Митя хотел сказать, что страшное знание приходит к нему в самую бодрость и среди бела дня, но он решил – тема исчерпана. Он рассказал, Никифор не принял это всерьез, значит, один из них прав, другой – нет. Все-таки стало немножко легче, потому что теперь вероятность «его правды» была равна пятидесяти процентам. Уже лучше.
Перешли на другие темы. Никифор мучался тогда с принятием в душу нэпа, его просто корежило от новой политики, но он свято верил Ленину, а значит, надо было сомнение души это перелопатить в положительное действие, потому что смешно думать, что ошибается Ленин! Пока же он страдал и сильно худел, что очень беспокоило Дмитрия, так и чахотку можно схватить, если работать, страдать и не питаться разумно, а по холостяцкой жизни.
– Ты женись! – говорил Митя. – В этом есть смысл хотя бы для питания.
Никифор смеялся.
– А потом пойдут дети, и начнет являться всякая чушь, как тебе. Нет уж! Свобода – это осознанная необходимость!
Уезжал он рано утром, все еще спали. Митя встал его проводить, Нюра привычно бдительно подняла голову, но, поняв, в чем дело, успокоилась. Можно было еще понежиться часок.
Никифор после сна был как-то особенно худ и мрачен, что совсем расстроило Дмитрия. Не дело, не дело… В чем только душа держится, если тела – нуль?
– Ну, ладно, – сказал Никифор. – Я тронулся. Ты живи правильно, Дмитрий. Уставай.
Он развернулся к лошади, цокнул языком, и затрусила линейка, затрусила по кочкам и пыли.
Еще не успела она свернуть за угол, как Митя увидел: валится Никифор набок, а потом и вовсе падает наземь. Закричал не своим голосом Митя, кинулся вслед…
– Ты чего? – испуганно спросил Никифор, придерживая лошадку.
– Чего ж мы тебе варенья не дали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11