Кроме того, имелось некоторое количество Ю. Вильямсов, каждый из которых мог быть Турком.
Я разменял пару однодолларовых бумажек на монеты по десять центов и стал звонить подряд всем Юджинам. Всех, кто подходил к телефону, я спрашивал, нельзя ли поговорить с Турком, и восемь раз мне ответили, что я неправильно набрал номер. Не знают ли они Юджина Вильямса по прозвищу Турок? Нет, никто не знал.
На девятый раз подошел он. Я не был уверен, что узнал голос. Поэтому я спросил Турка, и он сказал:
— Это я, парень.
Я сказал:
— Это звонит... — и замолчал, потому что вдруг сообразил, что телефоны торговцев героином могут прослушиваться.
— Это Фонтан, — сказал я. Так он окрестил меня, когда я помогал ему с апелляцией. Он говорил, что я гений, а я соглашался, говоря, что для меня привычное дело быть источником знаний.
Тогда он сказал:
— Да, ты — Фонтан Пенн.
— Мистер Авторучкин.
— Точно.
— Дай свой номер, телефон на прослушке.
Я дал номер и отсоединился. Рукой нажав на рычаг, я продолжал держать трубку возле уха, изображая, что продолжаю начатый разговор, чтобы оправдать свое присутствие в кабине. Минут через пять — десять телефон зазвонил.
Он сказал:
— Сейчас я из автомата, но давай не называть имен, лады? Приятель, я думал, ты уже в Бразилии.
— Я здесь, в Нью-Йорке.
— Ладно, что-нибудь придумаем. Слушай, ты почему позвонил? Я рад. Ты вытащил меня из местечка покруче, чем Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, и если я смогу отплатить тебе тем же...
— Турок, я...
— Тебе ведь небось нужны деньги и тачка? Деньги не проблема, тачка для тебя тоже найдется. Хочешь встретиться, скажи когда и где. Тебе лучше всего податься в Мексику. По крайней мере, для начала. Я скажу тебе, где пересечь границу, а когда ты будешь на той стороне...
— Турок, я не убивал ее.
Он замолчал на середине фразы. На секунду воцарилась тишина, потом он сказал:
— Рассказывай, старина.
Стараясь говорить как можно короче, я ввел его в курс дела.
— Этот засранец, который убил ее, — сказал он, когда я закончил, — ты узнаешь его, если снова увидишь?
— Я помню только руку.
— Припомнишь, как она выглядела?
— Рука как рука. Представь себе руку...
— Нет, стой-ка. Рука была толстая или тонкая, рукав какой-нибудь — помнишь? Принадлежал белому или цветному. Сечешь?
Я попытался вспомнить.
— Нет, — в конце концов сдался я. — Знаю только, что рука была не моя. Больше ничего не помню.
— Напрягись. Это могла быть женщина?
— Наверное. Я не думал об этом, но в принципе...
— Мм-да, понятно. Может быть, со временем что-нибудь всплывет, может быть...
— Не всплывет. Я уже слишком много раз пробовал. Я больше ничего не могу из себя выжать и, боюсь, никогда не смогу.
— Да, сурово, парень.
— Я знаю.
— Ну и куда ты теперь?
Я рассказал ему о своей идее раскрутить это с другого конца, попытавшись связаться с какой-нибудь девушкой, которая могла знать Робин. Его ответ прозвучал не слишком обнадеживающе.
— Они не будут говорить, — сказал он. — Знаешь, наркуши вообще ничего кругом не замечают. А когда замечают, то забывают тут же или просто не хотят говорить об этом.
— Я думал, ты, может быть, знаешь кого-нибудь из них.
— Этих нет. Мои ближе к окраинам, ты знаешь...
— Да, знаю.
— А здесь совсем другие. Слушай, что я тебе скажу, старина. Ты невиновен, и счастье для тебя, что ты это знаешь, это ясно. Но если ты будешь торчать здесь, в городе, они все равно разберутся с тобой, виновен ты или нет. Как ни крути, тебе нужно убраться подальше. Потом, может, что и прояснится, пока тебя здесь не будет, и тогда ты вернешься. Но до тех пор...
— Я все же попытаюсь еще.
— Твое дело, парень. Тебе что-нибудь нужно?
— Нет.
— Ну-ну, где меня найти — знаешь. В любое время, что только будет нужно.
— Спасибо, Турок.
— Я твой должник, ты знаешь, и готов платить по счетам.
Я повесил трубку и вышел из автомата. Интересно, поверил он мне или нет. И тут, с ощущением полной безнадежности, я вдруг понял, что ему абсолютно все равно. Своим умом делового человека, трезвым и холодным, он совершенно ясно сознавал, что, моя или чья-то еще рука убила Робин Канелли, для меня от этого ровным счетом ничего не менялось. И совет его был столь же практичен. Беги, беги, спасайся...
Я нашел магазин, где торговали спиртным, и купил бутылку виски.
* * *
В гостиничном номере я поставил бутылку, не открывая, на туалетный столик, и уставился на нее, и попытался смотреть на что-нибудь еще, и подумал о Линде, о Гвен, о Дуге, о сводниках и шлюхах, о девушках с тремя голубыми глазами, о девушках с перерезанными глотками.
Если я собирался напиться, то само по себе, и вне связи со всем прочим это было приемлемо. Я мог побыть одну ночь мертвецки пьяным. Я даже мог позволить себе похмелье и частичную потерю памяти, которые неизбежно должны были последовать за приступом горького пьянства. Но одна мысль, что я могу уйти из гостиницы, приводила меня в ужас. Мне необходимо было оставаться там, где я был, а когда я пью, я имею обыкновение отправляться бродить, а когда я брожу, я имею обыкновение кружить поблизости от Таймс-сквер, а этого-то как раз мне и не хотелось.
Я снял с себя все и завязал всю свою одежду в тугие узлы. Каждую вещь — штаны, рубашку, нижнее белье. Я посмотрел на то, что получилось, и подумал, что эти узлы слишком легко было снова развязать и что, напившись, я смогу это сделать. Я хотел было замочить одежду в ванне, но решил, что это глупо, что она мне понадобится, когда я просплюсь. Поэтому я принял компромиссное решение и запихал вещи как можно глубже под кровать: в пьяном виде достать их оттуда будет трудно.
Я не думал, что предприму попытку уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52