ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
А ресторана тут нет?
Ресторана не было. Дверь в комнату Джамили была за кухонькой-столовой с электроплитой и холодильником. О'Ши открыл холодильник. Несколько бутылок минеральной воды, флаконы с приправами, три-четыре сиротливых пакетика, банка консервов.
– Тут еще у Нарга есть своя комната, – сказал тощий. – Может, там кое-что найдется. Еду им доставляла Джамиля из пансионата. Всех остальных возили обедать в пансионат на автобусе. Это по туннелю километра два до портала, а дальше лесная дорога. Портал я закрыл еще в пятницу, когда кончился рабочий день.
– Короче, это все, чем мы располагаем? – спросил О'Ши. Тощий пожал плечами.
– Ну, тогда пошли отсюда, – сказал журналист. – Все правильно. Фирма не гарантировала меню. Следовало заботиться заранее. Наивные уедут стройными. Выше нос, туже пояс. Будем вспоминать, каково едали мы в разных городах и что пооставляли на тарелках.
«Многословно. Будем считать, что истерика прошла в легкой контролируемой форме. Фланг не очень прочен, но держится. И то неплохо…»
3
Договорились так: по экземпляру протокола получат тощий, О'Ши, шериф и асессор, а еще один останется в кабинете, как письмо в бутылке, брошенное в океан. На каждой странице указывается: «Право печатной публикации принадлежит «Независимой пресс-службе». На этом настоял О'Ши. Он хотел сразу же оговорить с тощим и цену, но, как говорится, не встретил понимания. Асессор при этом промолчал, но про себя заметил: это деталь, вряд ли характерная для Бро.
Вопросы задавал асессор, а О'Ши занялся секретарством, освоив пишущую машинку из выдвижного ящика в столе Ван Ваттапа. Чем-то она была так хороша, что журналист мигом пришел в благостное состояние духа.
Вначале тощий перечислил о себе все, что мог. бы сказать подлинный Осип Луща, а на вопрос, чем же он объяснит свое внешнее несходство с отцом «студента», ответил, что об этом после.
Он подробно рассказал, что произошло семь лет назад в Африке. По его словам, на седьмой день работы группы, где-то около пяти часов пополудни, каменистый пятачок на берегу реки, где они стояли лагерем, буквально вскипел у них под ногами. Он сам распластался на брезенте, на котором сортировал образцы. Наверное, это его и спасло. Брезент сработал как плот, и он не утонул в зыбучем камне. Он мгновенно оглох, увидел сквозь тучу пыли, как транспортер проваливается в камень, словно в воду, и потерял сознание.
Очнулся он в джунглях. Увидел людей. Европейцев. Сначала думал, что связан, но потом понял, что не может шевелиться и двигаться, потому что парализован. Говорить он мог, но не слышал ни себя, ни других: в ушах стоял непрерывный оглушительный грохот.
Тут вмешался О'Ши и спросил, известно ли тощему имя полковника Тигра. Тощий ответил отрицательно. О'Ши пояснил, что под этим именем несколько лет назад подвизался в Африке бывший сержант британской морской пехоты Пейрифой Лайтлесс. Года три тому назад Лайтлесс застрелился после длительного лечения в психиатрической клинике. Остались записанные на пленку мемуары. Кто-то позаботился, чтобы они не попали в печать и были объявлены мифом. В одном из отрывков, который слышал О'Ши, речь шла об испытании акустического концентратора, которое Лайтлесс якобы произвел в Африке. Он называл это, устройство то «Гласом господним», то «Аку-дьяволом». Кто его изобрел, как оно действует, кто и для кого его производит, по чьему поручению работал «полковник Тигр», – все это неизвестно. Полуофициально считается, что Лайтлесс выдумал эту историю ради саморекламы. Рассказ сбивчив, нервозен, но впечатляет. «Зыбучий камень! Никто не уйдет живым! Это труба архангела перед страшным судом. Загремев, она не утихает в мозгу. Господь не будет знать жалости». За точность цитаты О'Ши не ручается, но слова тощего очень напоминают исповедь Лайтлесса. Не был ли и вправду на их группе испытан «Глас господень»?
Тощий ответил, что никогда не слышал этого названия. Но при малейшем недомогании до сих пор не знает, куда деваться от грома в ушах, постепенно теряет ориентировку и равновесие, очумевает и так и засыпает под этот гром, хотя это скорее не сон, а обморок.
Более или менее связно он помнит себя с того момента, как очнулся на больничной койке в палате-одиночке. Как он туда попал, не знает. Где эта больница, не знает. За ним наблюдали, его лечили, ему задавали вопросы о самочувствии. Сколько это длилось, не знает. Потом начались процедуры. Его учили ходить и владеть руками. Любое резкое новое действие сопровождалось потерей сознания от боли. Он до сих пор боится непривычных движений. Заучивает их последовательность по разделениям, иной раз неделями.
Асессор спросил, не пытался ли он потребовать объяснений, настоять на том, чтобы его связали с соотечественниками. Тощий ответил, что его родного языка там никто не знал. А он с трудом понимал краткие вопросы и команды на тамошнем языке и с еще большим трудом на них отвечал. (В анкетах Осипа Лущи значилось, что он владеет тремя языками, – асессор об этом помнил.) К концу пребывания в больнице он едва-едва научился составлять простейшие фразы. Какие уж тут протесты! Читать и писать его там не учили. Но ухаживали за ним очень внимательно, кормили хорошо, поддерживали чистоту. Даже водили гулять, – правда, во дворик, обнесенный глухой стеной. Словом, обращались, как с ценным, но бессловесным подопытным животным. Асессор попросил повторить несколько фраз из освоенных в больнице. Тощий повторил. Это был африкаанс – язык белых господ Южной Африки. Асессор попросил правильно написать их. Тощий не сумел это сделать. «Мне очень трудно писать, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Ресторана не было. Дверь в комнату Джамили была за кухонькой-столовой с электроплитой и холодильником. О'Ши открыл холодильник. Несколько бутылок минеральной воды, флаконы с приправами, три-четыре сиротливых пакетика, банка консервов.
– Тут еще у Нарга есть своя комната, – сказал тощий. – Может, там кое-что найдется. Еду им доставляла Джамиля из пансионата. Всех остальных возили обедать в пансионат на автобусе. Это по туннелю километра два до портала, а дальше лесная дорога. Портал я закрыл еще в пятницу, когда кончился рабочий день.
– Короче, это все, чем мы располагаем? – спросил О'Ши. Тощий пожал плечами.
– Ну, тогда пошли отсюда, – сказал журналист. – Все правильно. Фирма не гарантировала меню. Следовало заботиться заранее. Наивные уедут стройными. Выше нос, туже пояс. Будем вспоминать, каково едали мы в разных городах и что пооставляли на тарелках.
«Многословно. Будем считать, что истерика прошла в легкой контролируемой форме. Фланг не очень прочен, но держится. И то неплохо…»
3
Договорились так: по экземпляру протокола получат тощий, О'Ши, шериф и асессор, а еще один останется в кабинете, как письмо в бутылке, брошенное в океан. На каждой странице указывается: «Право печатной публикации принадлежит «Независимой пресс-службе». На этом настоял О'Ши. Он хотел сразу же оговорить с тощим и цену, но, как говорится, не встретил понимания. Асессор при этом промолчал, но про себя заметил: это деталь, вряд ли характерная для Бро.
Вопросы задавал асессор, а О'Ши занялся секретарством, освоив пишущую машинку из выдвижного ящика в столе Ван Ваттапа. Чем-то она была так хороша, что журналист мигом пришел в благостное состояние духа.
Вначале тощий перечислил о себе все, что мог. бы сказать подлинный Осип Луща, а на вопрос, чем же он объяснит свое внешнее несходство с отцом «студента», ответил, что об этом после.
Он подробно рассказал, что произошло семь лет назад в Африке. По его словам, на седьмой день работы группы, где-то около пяти часов пополудни, каменистый пятачок на берегу реки, где они стояли лагерем, буквально вскипел у них под ногами. Он сам распластался на брезенте, на котором сортировал образцы. Наверное, это его и спасло. Брезент сработал как плот, и он не утонул в зыбучем камне. Он мгновенно оглох, увидел сквозь тучу пыли, как транспортер проваливается в камень, словно в воду, и потерял сознание.
Очнулся он в джунглях. Увидел людей. Европейцев. Сначала думал, что связан, но потом понял, что не может шевелиться и двигаться, потому что парализован. Говорить он мог, но не слышал ни себя, ни других: в ушах стоял непрерывный оглушительный грохот.
Тут вмешался О'Ши и спросил, известно ли тощему имя полковника Тигра. Тощий ответил отрицательно. О'Ши пояснил, что под этим именем несколько лет назад подвизался в Африке бывший сержант британской морской пехоты Пейрифой Лайтлесс. Года три тому назад Лайтлесс застрелился после длительного лечения в психиатрической клинике. Остались записанные на пленку мемуары. Кто-то позаботился, чтобы они не попали в печать и были объявлены мифом. В одном из отрывков, который слышал О'Ши, речь шла об испытании акустического концентратора, которое Лайтлесс якобы произвел в Африке. Он называл это, устройство то «Гласом господним», то «Аку-дьяволом». Кто его изобрел, как оно действует, кто и для кого его производит, по чьему поручению работал «полковник Тигр», – все это неизвестно. Полуофициально считается, что Лайтлесс выдумал эту историю ради саморекламы. Рассказ сбивчив, нервозен, но впечатляет. «Зыбучий камень! Никто не уйдет живым! Это труба архангела перед страшным судом. Загремев, она не утихает в мозгу. Господь не будет знать жалости». За точность цитаты О'Ши не ручается, но слова тощего очень напоминают исповедь Лайтлесса. Не был ли и вправду на их группе испытан «Глас господень»?
Тощий ответил, что никогда не слышал этого названия. Но при малейшем недомогании до сих пор не знает, куда деваться от грома в ушах, постепенно теряет ориентировку и равновесие, очумевает и так и засыпает под этот гром, хотя это скорее не сон, а обморок.
Более или менее связно он помнит себя с того момента, как очнулся на больничной койке в палате-одиночке. Как он туда попал, не знает. Где эта больница, не знает. За ним наблюдали, его лечили, ему задавали вопросы о самочувствии. Сколько это длилось, не знает. Потом начались процедуры. Его учили ходить и владеть руками. Любое резкое новое действие сопровождалось потерей сознания от боли. Он до сих пор боится непривычных движений. Заучивает их последовательность по разделениям, иной раз неделями.
Асессор спросил, не пытался ли он потребовать объяснений, настоять на том, чтобы его связали с соотечественниками. Тощий ответил, что его родного языка там никто не знал. А он с трудом понимал краткие вопросы и команды на тамошнем языке и с еще большим трудом на них отвечал. (В анкетах Осипа Лущи значилось, что он владеет тремя языками, – асессор об этом помнил.) К концу пребывания в больнице он едва-едва научился составлять простейшие фразы. Какие уж тут протесты! Читать и писать его там не учили. Но ухаживали за ним очень внимательно, кормили хорошо, поддерживали чистоту. Даже водили гулять, – правда, во дворик, обнесенный глухой стеной. Словом, обращались, как с ценным, но бессловесным подопытным животным. Асессор попросил повторить несколько фраз из освоенных в больнице. Тощий повторил. Это был африкаанс – язык белых господ Южной Африки. Асессор попросил правильно написать их. Тощий не сумел это сделать. «Мне очень трудно писать, – сказал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29