Мать опять засмеялась.— Нет, у него тоже уж теперь — не начинается. Сам не молодой. Нет, так-то… зачем же зря человека хаять? Не надо. Не витязь, конечно, но…— Какой уж там витязь — гусь!— Не надо так! — строго велела мать. — Разговорился! Малой еще — так разговаривать. Ишь ты… Подрасти сперва, потом уж рассуждай. А то… больно языкастые нынче стали.
И опять пришел дядя Володя.Витька увидел его раньше, в окно.— Идет! — крикнул он.— Кто?— Ну, кто?.. Хрустальный!— Витька! — сердито сказала мать. — Ну-ка, отойди оттуда, не торчи.Витька отошел от окна.— Играть, что ли?— Играй, какую-нибудь… поновей.— Какую? Может, марш?— Да зачем же марш-то? Генерал, что ли, идет? Вот, какую-то недавно учил…— «Венок Дуная»? Мы его еще не одолели. Давай «Смешное сердце»?— Играй. Она грустная?— Помоги-ка снять… Не так чтобы очень грустная, но за душу возьмет. Ручаюсь.Мать сняла со шкафа тяжелый баян, поставила Витьке на колени.— Там есть, например, такие слова: «Смешное сердце, не верь слепой надежде: любовь уходит…» Куда уж грустней — зареветь можно.— Да уж…Витька заиграл «Смешное сердце».Вошел дядя Володя, аккуратненько отряхнул шляпу у порога и тогда только сказал:— Здравствуйте.— Здравствуйте, Владимир Николаич, — приветливо откликнулась мать.Витька перестал было играть, чтоб поздороваться, но увидел, что дядя Володя не смотрит на него, отвернулся и продолжал играть.— Дождик, Владимир Николаич?— Сеет. Пора уж ему и сеять.Дядя Володя говорил как-то очень аккуратно, состоятельно, точно кубики складывал. Положит кубик, посмотрит — переставит. За время, пока он сюда ходил, он осмелел, вошел во вкус единоличного говорения — когда слушают.— Пора… Сегодня у нас… что? Двадцать седьмое? Через три дня — октябрь месяц. Пойдет четвертый квартал.— Лист облетел? — спросил Витька.— Весь. Отдельные листочки еще трепыхаются, но… скоро и эти слетят.Дядя Володя прошел к столу, вынул из портфеля бутылку шампанского. Поставил на стол.— Все играешь, Витя?— Играет! — встряла мать. — Приходит из школы и начинает — надоело уж… В ушах звенит.Это была несусветная ложь; Витька даже приостановился играть, изумленно глянул на мать… и продолжал играть. Вообще Витьку удивляло, что мать, обычно такая живая, острая на язык, с дядей Володей во всем тихо соглашалась.— Хорошее дело, — похвалил дядя Володя. — В жизни пригодится. Вот пойдешь в армию: все будут строевой шаг отрабатывать, а ты — в Красном уголке на баяне тренироваться.— На баяне не тренируются, — сказал Витька. — Тренируются на турнике.— А на баяне что же делают?— Репетируют.Дядя Володя снисходительно посмеялся… Посмотрел на мать, показал глазами на Витьку.— Все знают.— Ну, они нынче…Витька тоже посмотрел на дядю Володю… И ничего не сказал. Продолжал играть «Смешное сердце».— Садитесь, Владимир Николаич. Садитесь.— Если талант есть — большое дело, — продолжал дядя Володя, сев за стол. — С талантом люди крепко живут.— Наоборот, — опять не выдержал Витька. — Юрка говорит: талантливым всегда первым попадает.— Витя!..— Какой Юрка?— Да мальчик тут один… по соседству, — пояснила мать. — Давайте, Владимир Николаич…— С плохими товарищами не знайся, — сказал дядя Володя.— Да он хороший мальчик… учится хорошо. На квартире здесь живет. Витя, ты если сел играть, играй.— Играю.— Попадает, Виктор, не талантам, попадает… неслухам, грубиянам — этим попадает, верно. А талант… — это талант. Ну, и учиться, конечно, надо — само собой.— Вот учиться-то… — Мать строго посмотрела на Витьку. — Лень-матушка!.. Вперед нас, видно, родилась.Витька поддал на баяне.— Витька, смори маленько. В ушах, правда, звенит.— Плохо с учебой, Виктор?— Чего только не делаю: сама иной раз сяду с ним: «Учи! Тебе ведь надо-то, не мне». Ну!.. В одно ухо влетело, в другое вылетело. Был бы отец-то… Нас-то много они слушают!— Отец-то пишет, Виктор?— А чего ему писать? — отвечала мать. — Алименты свои плотит и довольный. А тут рости как знаешь.— Алименты — это удовольствие ниже среднего, — заметил дядя Володя. — Двадцать пять?— Двадцать пять.— Стараться надо, Виктор. Маме одной трудно.— Понимали бы они…— Ты пришел из школы, сразу раз — за уроки. Уроки приготовил — поиграл на баяне. На баяне поиграл — пошел погулял.Мать вздохнула.Витька играл «Смешное сердце».Дядя Володя открыл бутылочку шампанского.— Как она у нас — пук! — засмеялся он, довольный.— Надо наклонять, — встрял Витька, — тогда и «пук» не будет.— Шампанское должно пу… стрелять, — авторитетно сказал дядя Володя. — Прошу вас, Агриппина Игнатьевна. — И дядя Володя опрокинул шампанское в большой рот.— Х-у-у, — сказал он и поморгал маленькими глазами, — в нос дает.Витька захохотал.Мать с укоризной поглядела на него.— Держите, Агриппина Игнатьевна.Мать тоже выпила… И долго улыбалась и вздрагивала.— Стремиться надо, Витя, — продолжал дядя Володя, наливая еще два фужера.— Уж и то говорю ему: «Стремись, Витька…»— Говорить мало. Что говорить!— Как же воспитывать-то?Дядя Володя кивнул головой, приглашая Грушу опрокинуть фужерчик.— Ху-у-у, — опять сказал он. — Все: пропустили по поводу воскресенья, и будет. — Дядя Володя закурил. — Я ведь злоупотреблял, крепко злоупотреблял…— Вы уже рассказывали. Счастливый человек — сократились… Взяли себя в руки.— Бывало, утром на работу идти, а от тебя, как от циклона, — на версту разит. Зайдешь, бывало, в парикмахерскую — не бриться, ничего — откроешь рот, он побрызгает, тогда уж идешь. Хочешь на счетах три положить — кладешь пять.— Гляди-ка!— Да. В голове — дымовая завеса, — обстоятельно рассказывал дядя Володя, полагая, что это и занимательно, и поучительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16