Посмеялись, но недружно.Курносый посерьезнел.— Мы надеемся, Слава, что ты нас… так сказать, не подведешь в своей дальнейшей деятельности.Захлопали. Курносый сел было… Но тут же вскочил.— И позвольте, товарищи… Товарищи, и позвольте также приветствовать и поздравить, так сказать, руководителя, который направлял, так сказать, и всячески помогал, и являлся организатором руководимой идеи! За вас, товарищ профессор!Опять захлопали. Дружно захлопали.Еще закусили. Но больше налегали на разговоры.Кузьма Егорыч и человек с золотыми зубами наладили через стол разговор с укорами. А так как гремела музыка, то и они тоже говорили очень громко.— Что не звонишь? — спросил Кузьма Егорыч.— А?— Не звонишь, мол, почему?!— А ты?— Я звонил! Тебя же никогда на месте нет.— А я виноват, что меня нет на месте?— Ну, так позвонил бы хоть! Я-то на месте.— А я звонил вам, Кузьма Егорыч, — хотел влезть в разговор Владимир Николаич.— А? — не расслышал Кузьма Егорыч.— Я, говорю, звонил вам!— Ну и что? А чего звонил-то?— Да так. Хотел… это…Но Кузьма Егорыч уже отвернулся.— А где бываешь-то? В командировках, что ли? — опять стал допрашивать он человека с золотыми зубами.— В командировках, — откликнулся тот. Но говорить ему не хотелось, он больше посматривал ни танцующих.— Ну, как? — спросил Владимир Николаич Грушу. — Ничего?— Ничего, — сказала Груша. — Долго тут будем?— А что?— Да ничего, просто спросила.— Не нравится, что ли?— Нравится.— Я уж думал, тебя перевели куда! — кричал Кузьма Егорыч.— Никуда меня не перевели.— Думаю, повысили его, что ли?!— Дожидайся, повысят! Скорей повесят.— Ха-ха-ха-ха!..— Ну, что, Таисья Григорьевна? — обратился Владимир Николаич к женщине в голубом. Но женщина в голубом постучала вилкой по графину и сказала всем:— Товарищи, давайте предложим им нормальный, хороший вальс! Ну что они… честное слово, неприятно же смотреть!— В чужой монастырь, Таисья Григорьевна, со своим уставом не ходят.— Почему не ходят? Мы же в своей стране, верно же? Давайте попросим сыграть вальс.— Не надо. Не наше дело: пусть с ума сходят.— А вот это… очень неправильное суждение! В корне неправильное!— Да хорошо танцуют, чего вы? — сказал человек с золотыми зубами. — Я был бы помоложе, пошел бы… подергался.— Именно — подергался. Разве в этом смысл танца?— А в чем?— В кра-со-те, — отчеканила Таисья Григорьевна.— А что такое красота? — все пытался тоже поговорить Владимир Николаич. — А, Таисья Григорьевна? Если вы находите, что, допустим, вот этот виноград…— Нет, Алексей Павлыч, вы что, не согласны со мной?— Согласен, согласен, Таисья Григорьевна, — сказал человек с золотыми зубами. — Конечно, в красоте. В чем же еще?Владимир Николаич помрачнел.— Пойдем домой? — предложила Груша.— Подожди. Неловко. Поймут как позу.— Саша, Саш!.. У тебя Хламов был? — разговаривали за столом.— Был. Позавчера.— Ну, как он?— Он в порядке!— Да? Устроился?— Да.— Довольный?— Что ты!..— Пойдем, Володя, — еще сказала Груша.Владимир Николаич вместо ответа постучал вилкой по графину.— Друзья! Минуточку, друзья!.. Давайте организуем летку-енку? В пику этим…— Да что они вам?! — вконец рассердился человек с золотыми зубами. — Люди танцуют — нет, надо помешать.Владимир Николаич сел.Помолчал и сказал негромко:— Ох, какие мы нервные! Ах ты, батюшки!..Взял фужер с шампанским и выпил один.— Володя, ты что это? — встревожилась Груша.— Какие мы все… воспитанные, но слегка нервные! — не мог успокоиться Владимир Николаич. — Зубы даже из-за этого потеряли.Никто не слышал его. Их с Грушей как будто даже и не было за столом — никто с ними не общался, никому не было до них дела.— Какие мы все нервные! Да, Таисья Григорьевна?! — повысил голос Владимир Николаич, обращаясь к женщине в голубом. — Воспитанные, но слегка нервные. Точно?Таисья Григорьевна внимательно посмотрела на него.— Нервные, говорю, все!.. — Владимир Николаич насильственно посмеялся.— Что, опять? — спросила Таисья Григорьевна.— А вы только не смотрите, не смотрите на меня таким… крокодилом-то: я же не в детсадике. Верно? Что вы на меня так смотрите-то?К Владимиру Николаичу повернулись, кто сидел ближе и слышал, как он заговорил.Владимир Николаич встал.— Пойдем! — велел Груше.И они вышли из-за стола… И пошли…За столом замолчали. Смотрели вслед им.Пробрались через танцующих…Надели в гардеробе плащи…И вышли из ресторана.— Что с тобой? — спросила Груша.Владимир Николаич молчал.— Зачем надо было так уходить?..— Помолчи! — резко сказал Владимир Николаич. Но спохватился, что — резко… Взял Грушу под руку. — Не сердись.— Чего ты на них так?— В гробу я их всех видел! — зло и громко сказал Владимир Николаич. И еще добавил: — В белых тапочках!
Витька ходил по избе и учил наизусть. …Вот и солнце встает,Из-за пашен блестит,За морями ночлег свой покинуло,На поля, на луга, на макушки ракитЗолотыми потоками хлынуло.Едет пахарь с сохой, едет — песню поет,По плечу молодцу все тяжелое…Не боли ты, душа! Отдохни от забот!Здравствуй, солнце да утро веселое! Витька передохнул и еще повторил: Не боли ты, душа! Отдохни от забот!Здравствуй, солнце да утро веселое! Подошел к окну и засмотрелся на улицу.По улице, поднимая пыль, шло стадо коров… Коровы мычали. Хлопали ворота, впуская кормилиц. А где ворота не открывались, там коровы сами пробовали рогами поддеть их. Мычали.Вошла сестра Оля.— Что не учишь? — спросила.— Я выучил. — Витька был настроен грустно.— Проверим, — сказала Оля. Взяла учебник… — Какое задавали?— «Утро».— Давай. С выражением.Витька стал читать: Звезды меркнут и гаснут.В огне облака,Белый пар по лугам расстилается.По зеркальной воде, по кудрям лознякаОт зари алый свет разливается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16