С работы-то?— Наверно. Не знаю, не встречал его после. Наверно, выгнали. Таких спортсменов долго не держат.— Вот дурак-то!— Не дурак! Какой он дурак? Это так называемые духари: геройство свое надо показать. Я, если напивался, сразу под стол лез…— Под стол?— Не специально, конечно, лез, но… так получалось. Я очень спокойный по натуре.В ресторане для банкета был отведен длинный стол у стены.Приглашенные, некоторые, уже сидели за столом. Сидели чинно, прямо. Строго поглядывали на другие столики, где ужинали, выпивали, курили, разговаривали…Играла музыка, низенький, толстый человек пел итальянскую песню.— Гордо, но — с уважением, — учил второпях Владимир Николаич, пока они с Грушей шли через зал к банкетному столу. — Станут интересоваться, где работаешь, — фабрика тонкорунного волокна. Все. Кем — неважно. В поведении можно быть немного небрежнее. Вон та, в голубом платье… Да вон, вон!.. — зашипел Владимир Николаич, показывая глазами. — Возле самовара-то!— Ну?— Эту опасайся насчет детского воспитания: она в садике работает, какая-то там начальница, — загрызет…— За что?— Все. — Владимир Николаич широко заулыбался, полупоклонился всем и пошел здороваться с каждым отдельно.Груша следовала за ним. На нее смотрели вопросительно, строговато. Женщина в голубом платье посмотрела даже подозрительно. Груша очень смущалась.Наконец они сели на отведенное им место. Получилось — напротив женщины в голубом, а по бокам пожилые и не очень пожилые, серьезные люди, явно не завсегдатаи ресторанные, больше того, кажется, презирающие всех, кто в тот вечер оказался в ресторане.Смотрели в зал, переговаривались. Делали замечания. Не одобряли они все это — весь этот шум, гам, бестолковые разговоры.— А накурено-то! Неужели не проветривается?— Дело же в том, что туг специально одурманивают себя. Зачем же проветривать?— А вон та, молоденькая… Вон-он, хохочет… Заливается!— С офицером-то?— Да. Вы посмотрите, как хохочет! — будущая мать.— Почему будущая? У них сейчас это рано…— Это уж вы меня спросите! — воскликнула женщина в голубом. — Я как раз наблюдаю… результат этого хохота.— А где наш диссертант-то? — спросил Владимир Николаич.— За руководителем поехал.— За генералом, так сказать?— За каким генералом?— Ну, за руководителем… Я имею в виду Чехова, — пояснил Владимир Николаич. И повернулся к Груше: — У него руководитель — какой-то известный профессор.— А ты говоришь, генерал.— Ну, генерал — в переносном смысле, — даже рассердился Владимир Николаич. Но говорил он негромко. — Я шучу так. Ты тоже пошути с кем-нибудь… Состри чего-нибудь. Чего сидишь, как…Груша, изумленная таким требованием, посмотрела на своего жениха… И ничего не сказала.— Немножко будь оживленнее, — уже мягче сказал Владимир Николаич. — Не теряйся, я с тобой. Покритикуй алкоголиков, например.Груша молчала.А вокруг говорили. Подходили еще родственники и знакомые диссертанта, здоровались, садились и включались в разговор.— Кузьма Егорыч, — потянулся через стол Владимир Николаич к пожилому, крепкому человеку, — не находишь, что он слишком близко к микрофону поет?— Нахожу, — кивнул пожилой, крепкий. — По-моему, он его сейчас съест.— Кого? — не поняли со стороны.— Микрофон.Ближайшие, кто расслышал, засмеялись.— Сейчас вообще мода такая: в самый микрофон петь. Черт знает, что за мода.— Ходит с микрофоном! Ходит и поет.— Шаляпин без микрофона пел…— Шаляпин! Шаляпин свечи гасил своим басом, — сказал пожилой, крепкий. Сказал так, как если бы он лично знавал Шаляпина и видел, как тот гасил своим басом свечи.— А вот и диссертант наш! — сказали родные.К столу пробирался мимо танцующих мужчина лет сорока, гладко бритый, в черном костюме. И с ним — пожилой, добрый, несколько усталый, очевидно, профессор.Встали, захлопали в ладоши. Женщина в голубом окинула презрительным взглядом танцующих бездельников.— Прошу садиться, — сказал диссертант.— А фасонит-то! — тихо воскликнул Владимир Николаич. — Фасонит-то! А сам на трояк, наверно, с грехом пополам натянул. Фраер.— Откуда ты такие слова знаешь? — удивилась Груша.— Боже мой! — в свою очередь удивился Владимир Николаич. — Выпивать-то с кем попало приходилось. Нахватался, так сказать.Захлопали бутылки шампанского.— Салют! — весело сказал один курносый, в очках. — В честь свежеиспеченного кандидата.— Товарищ профессор, ну, как он там? Здорово плавал?Профессор вежливо улыбнулся.— За здоровье нового кандидата! — зашумели.Кандидат встал.— За здоровье наших дам! — сказал он.Это всем очень понравилось.Выпили. Потянулись к закуске. Разговор не прекращался.— Огурчики соленые или в маринаде?— Саша, подай, пожалуйста, огурчики. Они соленые или в маринаде?— В маринаде.— А-а, тогда не надо. У меня сразу изжога будет.— Тебе подать в маринаде? — спросил Владимир Николаич Грушу.— Подай.— Саша, подай-ка, пожалуйста, в маринаде. Что там за огурчики?..— А танцуют ничего. А?— Сергей… уже отметил. Слышите?! Сергей уже отметил: «Танцуют ничего». Засмеялись.— Подожди, он сам скоро пойдет. Да, Сергей?— Можно. А что?— Неисправимый человек, этот Сергей!Владимир Николаич потыкал вилкой в огурчики, в салат… Потянулся поговорить с Кузьмой Егорычем. Но его как-то не замечали.Поднялся курносый в очках.— Позвольте?!— Тише, товарищи!— Дайте тост сказать! Двинь, Саша.— Товарищи! За дам уже выпили… Это правильно. Но все-таки мы собрались здесь сегодня не из-за дам…— Да, не из-за их красивых глаз.— Да. Мы собрались… приветствовать нового кандидата, нашего Вячеслава Александровича. Просто, нашего Славу! И позвольте мне тут сегодня скаламбурить: слава нашему Славе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16