Рассказы –

Василий Шукшин
А ПОУТРУ ОНИ ПРОСНУЛИСЬ…

Повесть для театра
Рано-рано утром, во тьме, кто-то отчаянно закричал:
— Где я?! Э-эй!.. Есть тут кто-нибудь?! Где я?..
И во тьме же, рядом, заговорили недовольные голоса, сразу несколько.
— На том свете. Чего орешь-то?
— Где я? Где мы?..
— На том свете. Чего орешь-то?
— Ну чего зря пугать человека! Не на том свете, а в морге пока. У меня вон номерок на ноге… вот он — болтается, чую. Интересно, какой я по счету?
— А где мы? Чего зубоскалите-то? Где, я спрашиваю?!
— Не ори, а то я подумаю сдуру, что ты моя жена и полезу целоваться; она всегда орет с утра. Она орет, а я ей — раз — поцелуйчик: на, только не вопи.
— Ну и как? — поинтересовался хриплый басок. — Помогает?
— Слабо…
— Если б ты ей четвертным рот залепил, она бы замолкла.
— Четвертного у меня с утра… Я за четвертной-то сам зареву не хуже слона… А ты мне лепи четвертные.
— Где мы находимся, я вас спрашиваю?! — опять закричал тот, истеричный.
Тут вспыхнул свет… И видно стало, что это — вытрезвитель. И лежат в кроватках под простынями восемь голубчиков… Смотрят друг на друга — век не виделись.
Открылась железная дверь, и в комнату вошел дежурный старшина.
— Чего кричите? — спросил он. — Кто кричал?
— Я, — сказал человек довольно интеллигентного вида. Он хотел встать с кровати, но, обнаружив, что он почти голый, запахнулся простыней и тогда только встал. И подошел к старшине… — У меня к вам вопрос: скажите, пожалуйста, где я нахожусь? — он стоял перед старшиной, как древний римлянин, довольно знатный, но крепко с похмелья. — Я что-то не могу понять — что это здесь?
— Санаторий «Светлые горы».
— Что за шуточки! — повысил голос интеллигент. — Я вас серьезно спрашиваю.
— Ложись, — показал старшина, — и жди команды. Серьезно он спрашивает… Это тебя счас будут серьезно спрашивать.
Интеллигент струсил.
— Простите… Вы в каком звании, я без очков не вижу? Где-то потерял очки, знаете…
— Генерал-майор.
Древний помятый римлянин стоял и смотрел на старшину.
— Я вас не понимаю, — сказал он. — Вы всегда с утра острите?
— Чтоб тишина была, — велел старшина. И пошел к двери.
— Товарищ старшина!.. — вежливо позвал его здоровенный детина, сосед очкарика по кровати. — У вас закурить не будет?
— Не будет, — жестко сказал старшина. И вышел. И закрыл дверь на ключ.
— Опять по пятницам, — запел детина, качая голос; он был, наверно, урка, — пойдут х-свидания-а, и слезы горькие моей… Ложись, очкарь. Что ты волну поднял? Мы находимся в медвытрезвителе… какого района, я, правда, не знаю. Кто знает, в каком мы районе?
— Районе!.. — сказал мрачный человек. — Я город-то не знаю.
Очкарик ринулся взволнованно ходить по комнате.
— Слушай, ты мне действуешь на нервы, — зло сказал урка, — сядь.
— Что значит действую на нервы? Что значит сядь?
— Значит, не мельтеши. А то я гляжу на тебя — и мне всякие покойники в башку лезут.
— Но что я мог такого сделать? — все не унимался очкарик. И все ходил и ходил, как маятник. — Почему меня… не домой, а куда-то… черт его знает куда? Что они, озверели?
— Ты понял! — воскликнул урка. — Убил человека и еще ходит удивляется!.. Во, тип-то.
Очкарик остановился… и даже рот у него открылся сам собой.
— Как это? Вы что?..
— Что?
— Человека?..
— Нет, шимпанзе. Что ты дурачка-то из себя строишь? Ты же не на следствии пока. Перед следователем потом валяй ваньку, а перед нами нечего.
— Да-а, милок, — сочувственно протянул маленький сухонький человечек, — вляпают тебе… Но ты напирай, что — неумышленно. А то… это… как бы того… не это…
— Он же выпимши был, — заспорил с сухоньким некто курносый, с женским голосом. — Чего ты намекаешь тут — «того», «не того»?.. Человек был выпимши. Вишь, он даже не помнит, как попал сюда.
— Теперь это не считается, — приподнялся на локте сухонький; видно, любитель был поспорить. — Теперь что был выпимши, что не был — один черт.
— Наоборот! — воскликнул урка. — Отягчающее мешок обстоятельство. За что ты его под трамвай-то толкнул?
Очкарик стоял белый, как простыня… И вертел головой то туда, то сюда, где говорили.
— Вы что? — сказал он трагическим голосом, тихо.
— Что?
— Какого человека?
— Это тебе лучше знать. Шли, спорили про какие-то уравнения… — стал рассказывать урка. — Как раз ехал трамвай, этот — чух его под трамвай!.. Того — пополам. Жутко смотреть было. Народу сразу сбежалось!.. Седой такой лежал… он головой к тротуару упал, а вторая половина под трамваем. И портфель так валяется…
— Ты видел, что ли? — спросил сухонький.
— Я видел!.. — повторил по-одесски урка. — А почему я здесь? А потому что я сзади шел. А когда стали свидетелей собирать, я заартачился… нагрубил милиционеру…
— Тьфу!.. Из-за какого-то уравнения — человека под трамвай! — искренне и глубоко возмутился человек с женским голосом; он был очень нервный человек, даже какой-то сосредоточенно-нервный. — Что уж в том уравнении? Сели на лавочку и решили…
— Совсем одичал народ, — негромко, сам себе, промолвил мрачный. — Убить — запросто.
Парень крестьянского облика не принимал участия в этом страшном разговоре, лежал, смотрел в потолок…
Вдруг он сел и с ужасом сказал:
— А не убил ли и я кого?
И так это у него простодушно вышло, с таким неподдельным ужасом, что некоторые невольно — через силу — засмеялись.
— Ты откуда будешь-то? — спросил его сосед, весьма потертый, весьма и весьма, видно, стреляный воробей, электрик, как он впоследствии отрекомендовался.
— Из Окладихи, — сказал парень. — Тракторист.
— Ого! — удивились. — Куда тебя занесло.
— Что, тоже кого-нибудь убил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9