Полковника из себя изображает – на гауптвахту посадил. Слова лишнего не скажи! Дубина такая.-Дочка Бабы-Яги вдруг внимательно посмотрела на Ивана.– Слушай,– сказала она,– хочешь стать моим любовником? А?
Иван оторопел поначалу, но невольно оглядел усатую невесту: усатая-то она усатая, но остальное-то все при ней, и даже больше – и грудь, и все такое. Да и усы-то... это ведь... что значит усы? Темная полоска на губе, какие это, в сущности, усы, это не усы, а так – признак.
– Я что-то не понял...– замялся Иван.– Как-то это до меня... не совсем... не того...
– Ванька, смотри! – раздался вдруг голос Ильи Муромца.– Смотри, Ванька!
– Начинается! – поморщился Иван.– Заванькал.
– Что начинается? – не поняла невеста, она не могла слышать голос Ильи: не положено.– Можно подумать, что тебе то и дело навяливаются в любовницы.
– Да нет,– сказал Иван,– зачем? Я в том смысле, что... значит, это... дело-то такое...
– Чего ты мямлишь-то? Вот мямлит стоит, вот крутит. Да так да, нет – нет, чего тут крутить-то? Я другого кого-нибудь позову.
– А Баба-Яга-то?
– Она в гости улетела. А Горыныч на войне.
– Пошли,– решился Иван.– У меня полчаса есть еще. Побалуемся.
Вошли они в избушку... Иван скинул лапоточки и вольготно прилег пока на кровать.
– Устал,– сказал он.– Ох, и устал же! Где только не был! И какого я только сраму не повидал и не натерпелся...
– Это тебе не на печке сидеть. Что лучше: салат или яишенку?
– Давай чего-нибудь на скорую руку... Время-то – к свету.
– Успеешь. Лучше мы яишенку, с дороги-то – посытней.– Дочь Бабы-Яги развела на шестке огонек под таганком, поставила сковородку.
– Пусть пока разогревается... Ну-ка, поцелуй меня – как ты умеешь? – И дочь Бабы-Яги навалилась на Ивана и стала баловаться и резвиться.– О-о. да ты не умеешь ничего! А лапти снял!
– Кто нс умеет? – взвился Иван соколом.– Я не умею? Да я тут счас так размахнусь, что ты... Держи руку! Руку держи! Да мою руку-то, мою, держи, чтоб не тряслась. Есть? Держи другую, другую держи!.. Держишь?
– Держу? Ну?..
– Отпускай-ай,– заорал Иван.
– Погоди, сковородка перекалилась, наверно,-сказала дочь Бабы-Яги.– Ты смотри, какой ты! А ребеночка сделаешь мне?
– Чего же не сделать? – вовсю раздухарился Иван.– Хоть двух. А сумеешь ты с ним, с ребеночком-то? С имя ведь возни да возни... знаешь сколько!
– Я уже пеленать умею,– похвасталась дочь Бабы-Яги.– Хошь, покажу? Счас яишенку поставлю... и покажу. Иван засмеялся: – Ну, ну...
– Счас увидишь.– Дочь Бабы-Яги поставила на огонь яичницу и подошла к Ивану.– Ложись.
– Зачем я-то?
– Я тебя спеленаю. Ложись.
Иван лег... И дочь Бабы-Яги стала пеленать его в простыни.
– Холёсенький мой,– приговаривала она,– маленький мой... Сынуленька мой. Ну-ка, улыбнись мамочке. Ну-ка, как мы умеем улыбаться? Ну-ка?..
– У-а-а, у-а-а,– поплакал Иван.– Жратеньки хочу-у, жратеньки хочу-у!.. Дочь Бабы-Яги засмеялась:
– А-а, жратеньки захотели? Жратеньки захотел наш сынуленька... Ну, вот... мы и спеленали нашего маленького. Счас мы ему жратеньки дадим... все дадим. Ну-ка, улыбнись мамочке. Иван улыбнулся "мамочке".
– Во-от...– Дочь Бабы-Яги опять пошла в куть. Когда она ушла, в окно, с улицы, прямо над кроватью, просунулись три головы Горыныча. И замерли, глядя на спелёнатого Ивана... И долго молчали. Иван даже зажмурился от жути.
– Утютюсенькн,– ласково сказал Горыныч.– Маленький... Что же ты папе не улыбаешься? Мамочке улыбаешься, а папе не хочешь. Ну-ка, улыбнись. Ну-ка?
– Мне не смешно,– сказал Иван.
– А-а, мы, наверно, того?.. Да, маленький?
– По-моему, да,-признался Иван.
– Мамочка! – позвал Горыныч.– Иди, сыночек обкакался.
Дочь Бабы-Яги уронила на пол сковородку с яишенкой... Остолбенела. Молчала.
– Ну, что же вы? Чего же не радуетесь? Папочка пришел, а вы грустные.– Горыныч улыбался всеми тремя головами.– Не любите папочку? Не любят, наверно, папочку, не любят... Презирают. Тогда папочка будет вас жратеньки. Хавать вас будет папочка... С косточками! – Горыныч перестал улыбаться.– С усами! С какашками! Страсти разыгрались?! – загремел он хором.– Похоть свою чесать вздумали?! Игры затеяли?! Представления?.. Я проглочу весь этот балаган за один раз!
– Горыныч,– почти безнадежно сказал Иван,– а ведь у меня при себе печать... Я заместо справки целую печать добыл. Эт-то ведь... того... штука! Так что ты не ори тут. Не ори! – Иван – от страха, что ли,– стал вдруг набирать высоту и крепость в голосе.– Чего ты разорался? Делать нечего? Схавает он... Он, видите ли, жратеньки нас будет! Вон она, печать-то,– глянь! Вон,




в штанах. Глянь, если не веришь! Припечатаю на три лбa, будешь тогда...
Тут Горыныч усмехнулся и изрыгнул из одной головы огонь, опалил Ивана. Иван смолк... Только еще сказал тихо:
– Не балуйся с огнем. Шуточки у дурака.
Дочь Бабы-Яги упала перед Горынычемна колени.
– Возлюбленный мой,– заговорила она,– только пойми меня правильною я же тебе его на завтрак приготовила. Хотела сюрприз сделать. Думаю: прилетит Горыныч, а у меня для него что-то есть вкусненькое... тепленькое, в простынках.
– Вот твари-то! – изумился Иван.– Сожрут и скажут: так надо, так задумано. Во, парочка собралась! Тьфу!.. Жри, прорва! Жри, не тяни время! Проклинаю вас!
И только Горыныч изготовился хамкнуть Ивана, только открыл свои пасти, в избушку вихрем влетел донской Атаман из библиотеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17