Но его беспокоило что-то другое — то, с чем он пришел. Он стал мычать, показывать: показывал крест, делал страшное лицо, стал даже на колени… Степан не понимал. Семка поднялся и смотрел на него беспомощно.— Не пойму… Ну-ка ишо, — попросил Степан.Семка показал бороду, митру на голове — и на храм, откуда он пришел, где и узнал важное, ужасное.— Митрополит?Семка закивал, замычал утвердительно. И все продолжал объяснять: что митрополит что-то сделает.— Говорит? Ну… Чего митрополит-то? Чего он, козел? Лается там небось? Пускай…Семка показал на Степана.— Про меня? Так. Ругается? Ну и черт с им!Семка упал на колени, занес над головой крест.— Крестом зашибет меня?— Ммэ… э-э… — Семка отрицательно затряс головой. И продолжал объяснять: что-то страшное сделают со Степаном — митрополит сделает.— А-а!.. Проклянут? В церквах проклянут?Семка закивал утвердительно. И вопросительно, с тревогой уставился на Степана.— Понял, Семка: проклянут на Руси. Ну и… проклянут. Не беда. А Ивана тебе жалко?Семка показал, что — жалко. Очень… Посмотрел на Ивана.— Сижу вот, не могу поверить: неужели Ивана тоже нету со мной? Он мне брат был. Он был хороший… Жалко. — Степан помолчал. — Выведем всех бояр, Семка, тада легко нам будет, легко. Царь заартачится, — царя под зад, своего найдем. Люди хоть отдохнут. Везде на Руси казачество заведем. Так-то… Это по-божески будет. Ты жениться не хошь?Семка удивился и показал: нет.— А то б женили… Любую красавицу боярскую повенчаю с тобой. Приглядишь, скажи мне — свадьбу сыграем. Ступай позови Федора Сукнина.Семка ушел.Степан встал, начал ходить по палате. Остановился над покойником. Долго вглядывался в недвижное лицо друга. Потрогал зачем-то его лоб… Поправил на груди руку, сказал тихо, как последнее сокровенное напутствие:— Спи спокойно, Ваня. Они за то будут кровью плакать.Пришел Сукнин.— Ступай к митрополиту в палаты, возьми старшего сына Прозоровского, Бориса, и приведи ко мне. Они там с матерью.Сукнин пошел было исполнять.— Стой, — еще сказал Степан. — Возьми и другого сына, младшего, и обоих повесь за ноги на стене.— Другой-то совсем малой… Не надо, можеть.— Я кому сказал! — рявкнул Степан. Но посмотрел на Федора — в глазах не злоба, а мольба и слезы стоят. И сказал негромко и непреклонно: — Надо.Сукнин ушел.Вошел Фрол Разин.— Там Васька разошелся… Про тебя в кружале орет что попало.— Что орет?— Он-де Астрахань взял, а не ты. И Царицын он взял.Степан горько сморщился, как от полыни; прихрамывая, скоро прошел к окну, посмотрел, вернулся… помолчал.— Пень, — сказал он. — Здорово пьяный?— Еле на ногах…— Кто с им? — Степан сел в деревянное кресло.— Все его… Хохлачи, танбовцы. Чуток Ивана Красулина не срубил. Тот хотел ему укорот навести…Степан вскочил, стремительно пошел из палаты.— Пойдем. Счас он у меня Могилев возьмет.Но в палату, навстречу ему, тоже решительно и скоро вошел Ларька Тимофеев, втолкнул Степана обратно в покои… Свирепо уставился атаману в глаза.— Еслив ты думаешь, — заговорил Ларька, раздувая ноздри, — что ты один только в ответе за нас, то мы так не думаем. Настрогал иконок?!.Степан растерянно, не успев еще заслониться гневом, как щитом, смотрел на есаула.— Ты что, сдурел, Ларька? — спросил он.— Я не сдурел! Это ты сдурел!.. Иконы кинулся рубить. А митрополит их всем показывает. Зовет в церкву и показывает… Заместо праздника-то… горе вышло: испужались все, дай бог ноги — из церквы. На нас глядеть боятся…До Степана теперь только дошло, как неожиданно и точно ударил митрополит: ведь он же сейчас нагонит на людей страху, отвернет их, многих… О, проклятый, мудрый старик! Вот это — дал так дал.Степан сел опять в кресло. Посмотрел на Ларьку, на брата Фрола… Качнул головой.— Что делать, ребята? Не подумал я… Что делать, говорите? — заторопил он.— Закрыть церкву, — подсказал Фрол.— Как закрыть? — не понял Ларька.— Закрыть вовсе… не пускать туда никого.— А? — вскинулся с надеждой Степан.— Нет… видели уж, — возразил Ларька. — Так хуже.— А как? — чуть не в один голос спросили Степан и Фрол. — Как же? — еще спросил Степан. — Разбегутся ведь, правда.— Сам не знаю. Выдь на крыльцо, скажи: «Сгоряча, мол, я…»— Ну, — неодобрительно сказал Степан. — Это что ж… Знамо, что сгоряча, но ведь — иконы! А там — мужичье: послушать послушают, а ночью все равно тайком утянутся. Где Матвей? Ну-ка, Фрол, найди Матвея.— Э-э! — воскликнул Ларька. — Давай так: я мигом найду монаха какого-нибудь, научу его, он выйдет и всем скажет: «Там, мол, митрополит иконы порушенные показывает: мол, Стенька изрубил их — не верьте: митрополит сам заставил меня изрубить их, а свалить на Стеньку». А?Братья Разины, изумленные стремительным вывертом бессовестного Ларьки, молча смотрели на него. Есаул мыслил, как в ненавистный дом крался: знал, где ступить неслышно, как пристукнуть хозяина и где вымахнуть, на случай беды, — все знал.— Где ты такого монаха найдешь? — спросил Степан первое, что пришло в голову; Ларька часто его удивлял.— Господи!.. Найду. Что, монахи жить, что ли, не хочут? Все жить хочут.— Иди, — сказал Степан. — Иди, останови митрополита вредного. Промахнулся я с им.— А ты потом выйдешь и устыдишь митрополита принародно. Скажи: «Ая-яй-яй, старый человек, а такую напраслину на меня…»— Нет, — возразил Степан, — я не пойду. Сам устыди его хорошенько. А батька, скажи всем, пьяный лежит. Нет, не пьяный, а… куда-то ушел с казаками. Найди, найди скорей монаха, надавай ему всякой всячины — пусть разгласит всем, что иконы рубил. Хорошая у тебя голова, Ларька. Не пьешь, вот она и думает хорошо. Молодец. Ай, как я оплошал!..Трезвый Ларька, а с ним и Фрол пошли улаживать дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121