"Этого человека знаете? Что он делал такого-то числа приблизительно
около четырех?"
"Театр начинается с вешалки, - приплясывает издалека гардеробщик. -
Кто же не знает Антонина Ивановича Сальери?.. Такого-то числа
приблизительно около четырех этот маразматик как всегда вышел из женского
туалета с расстегнутой ширинкой, дрожащими руками схватил чужое пальто и
убежал - даже рубля на чай не оставил, скотина!.. Стоп! Да неужто Антонин
Иваныч... это..." - хватается за голову гардеробщик.
"Что "это"? Говорите!"
"Быть того не может! А Валера, бедняга, не успел свой "Реквием"
написать! Бывало придет сюда в гардероб, выпьет шкалик и жалуется:
Михалыч, говорит, - это я Михалыч, - хочу вот "Реквием" написать... Да
неужто Антонин Иваныч отравил Валерку Моцарта?!"
"Отравил, отравил, - успокаивает Михалыча следователь. - Но об этом
пока никому ни слова!"

4
Так что травить Моцарта нет никакого резона - во-первых, собственный
гений не позволит, во-вторых, все сразу раскроется.
Что же все же делать Антонину Иванычу? На дуель Моцарта не вызовешь -
какие уж там дуели, прости Господи.
В морду, что ли, Моцарту дать?..
В принципе, можно и в морду... Но ведь морда - понятие растяжимое и
относительное. Сальери, хотя и представительный мужчина, но больной и
старый, а Моцарт - наоборот, молодой и здоровый, под два метра ростом,
кулачищи - во! Когда Моцарт выпимши садится за "Стейнвей-Д" и начинает
кулаками по клавишам молотить - гром небесный!
Ну, можно конечно влепить пощечину, можно. Ну, оближется Моцарт и
ничем не ответит, постесняется учителю отвечать - значит, пощечина не
выход, а всего лишь небольшая психологическая разрядка.
Здесь требуется нечто этакое...
Что же посоветовать старику?
Опытный балетоман уже заметил, что Моцарт моложе Сальери лет на сорок
- по сцене передвигается легко, прыгает высоко и далеко, балерин вертит и
ставит во все позиции, как хочет. Все, вроде бы у него хорошо и даже
отлично, но чувствуется в Моцарте некоторая... задумчивость, что ли?..
Некоторый автоматизм в танце - вертит балерину и так и эдак, а думает о
чем-то своем. Это конечно не дефект, когда человек думает, но специалист
понимает - это вроде как заниматься в постели любовью с Прекрасной Дамой,
а думать черт-те о чем, будто на работу пришел.
"Вкалывает Моцарт... - с грустью замечает опытный балетоман. -
Работает... А гений и работа - несовместимы. Сколько же это Моцарту лет
получается, если при Сталине он еще под стол пешком не ходил?.. Да не
такой он уже и молодой, Валера - Пушкина пережил. Ему уже 39 лет, за ним
во-он сколько молодых в очередюге стоит!"
А Сальери, надо учесть, мужик умный и дошлый, хотя и композитор. Он
все видит. Он прекрасно понимает, что его светлые застойные времена
безвозвратно прошли, и пора, пора сходить с этой балетной сцены, пока не
растоптали статисты. Антонин Иванович прикидывает: с деньгами у него хотя
и не худо, но надвигающаяся Галопирующая Инфляция все сожрет, с этой
Примой-балериной шутки плохи, она любого балетмейстера раскрутит и
поставит в непристойную позицию, никакие накопления не спасут; зато дача,
квартира, автомобиль и прочая твердая недвижимость у Сальери имеется, а уж
музыки на слова советских поэтов он столько насочинял, что хватит и детям,
и внукам, а правнукам останется.
И это хорошо.
"Жизнь прожита и прожита не зря, - размышляет Антонин Иванович. -
Всякое бывало... Даже больно бывало, но не мучительно. Утром по гудку не
вставал, на фронте бывал только с концертами, от Архипелага Семен Буденный
уберег, от звонка до звонка не вкалывал, а пахал и сеял разумное, доброе,
вечное исключительно на ниве музыкального искусства. И слава Богу! Пора,
пора уходить. Мне 80 лет. Здоровье ни к Черту, но еще держусь. Ох, как
хочется еще поработать в свое удовольствие - написать, например, давно
задуманную симфонию ми-бемоль мажор... Или концерт для фортепиано и
скрипки с оркестром..."
И вот хитрый Сальери решает уйти без боя. Добровольно освободить
Моцарту Потертое Кресло Главного Композитора Всея Страны. Подает заявление
по форме:
"ПРОШУ УВОЛИТЬ ПО СОБСТВЕННОМУ ЖЕЛАНИЮ В СВЯЗИ... и т.д."
Моцарт приятно удивлен и не чувствует подвоха. Прощальный банкет, все
как положено. Моцарт от всей души произносит заздравную речь в честь
нашего дорогого юбиляра и пьет за его здоровье полный фужер хорошего
неотравленного коньяка. Антонину Ивановичу вручаются памятные адреса и
дорогостоящие подарки. Исполняются популярные песни Сальери на слова
советских поэтов: "Катись колбаской", "Машинистка бронепоезда", "Кабул нам
только снится" и другие. Начинаются половецкие пляски. К ночи все -
вдрабадан. На следующий день - похмелье. А утром третьего дня Антонин
Иванович попивает чай из тульского самовара, не спеша собирает вещички,
целуется с Моцартом, которому уже невтерпеж усесться в Кресло, отдает ему
ключи от пустого сейфа, крестится на портрет Чайковского и уходит,
оставляя Моцарту отравленную приманку.
Пост сдал - пост принял; Король умер - да здравствует Король!
Ты этого хотел, Валера?

5
И Валерьян Амадеевич, представьте, на эту отравленную приманку клюет!
Да еще пританцовывает и потирает руки - здесь, за печкой, у него
будет малое предприятие с ограниченной ответственностью "МИНОТАВР", в
гардеробе разместится кооператив "КАБЫСДОХ", в подвале -
совместно-австрийский концерн с неограниченными правами "ВЕНЕЦИАНСКИЙ
КУПЕЦ";
1 2 3 4 5 6 7 8