Хаббел постоял еще с минуту, раздумывая, не ошибся ли он когда-то в выборе профессии, затем, пробормотав в пространство «извините», ибо не был способен на большее, повернулся и пошел к выходу из порта.
Когда он возвратился к себе в гостиницу, его жена, сидя на балконе, усердно загорала. Он ее очень любил, но не мог не заметить, как нелепо она выглядит в бикини.
— Где ты был весь день? — спросила она.
— Собирал материал для статьи.
— А я-то надеялась, что ты наконец отдохнешь, — вздохнула она.
— Я тоже, — сказал он, вынул портативную пишущую машинку и, сняв пиджак, принялся за работу.
2
Из записной книжки Билли Эббота (1968):
«Телеграмма ото матери пришла на войсковое почтовое отделение. „Погиб дядя Том, — говорилось в телеграмме. — Постарайся приехать в Антиб на похороны. Мы с дядей Рудольфом остановились в отеле „Дю Кап“, Целую. Мама“.
Дядю Тома я видел один раз в жизни, когда еще мальчишкой прилетел из Калифорнии в Уитби на похороны бабушки. Похороны, оказывается, очень способствуют знакомству с родственниками. Жаль, что дядя Том погиб. В ту ночь, что нам довелось провести вместе в доме дяди Рудольфа, он мне понравился. На меня произвело большое впечатление, что у него был при себе пистолет. Он, думая, что я сплю, вынул пистолет из кармана и положил в ящик ночного столика. Чем дал мне пищу для размышлений во время похорон на следующий день.
Если уж моему дяде суждено было погибнуть, то я предпочел бы, чтобы погиб Рудольф. Во-первых, мы с ним никогда не дружили, а как только я стал старше, он вежливо дал мне понять, что не одобряет ни моего поведения, ни моих взглядов на общество, которые, между прочим, с той поры не очень-то изменились. «Выкристаллизовались», — сказал бы мой дядюшка, если бы дал себе труд их изучить. Во-вторых, он богат и, вполне возможно, не забыл бы про меня в своем завещании, если и не по причине особой привязанности ко мне, то из братской любви к моей матери. Что же касается Томаса Джордаха, то, судя по всему, он не из тех, от кого после смерти остается состояние.
Я показал телеграмму полковнику, и он разрешил мне поехать на десять дней в Антиб. В Антиб я не поехал, но послал телеграмму, в которой выразил свое соболезнование и сообщил, что на похороны меня не отпускают».

— К сожалению, нам пора побеседовать о том, о чем мы пока избегали говорить, — сказал Рудольф. — О наследстве. Как ни тягостны разговоры о деньгах, надо решить, что делать дальше.
Они все собрались в кают-компании «Клотильды». На Кейт было темное платье, явно старое и теперь тесное, у ног ее стоял потрепанный чемодан из искусственной кожи. Стены кают-компании были выкрашены в белый цвет с голубой каймой, иллюминаторы прикрыты голубыми занавесками, а на переборках висели старинные гравюры с изображением парусников — Томас купил их в Венеции. Все не сводили глаз с чемодана, но никто не проронил о нем ни слова.
— Кейт, Кролик, — обратился к ним Рудольф, — вы не знаете. Том оставил завещание?
— Мне он об этом ничего не говорил, — ответила Кейт.
— И мне тоже, — сказал Дуайер.
— А тебе, Уэсли?
Уэсли молча покачал головой.
Рудольф вздохнул: Том до конца остался верен себе. Семейный человек, сын, беременная жена — и не удосужился составить завещание. Он, Рудольф, первое свое завещание отнес в адвокатскую контору двадцати одного года от роду и с тех пор переписывал его раз пять-шесть, в последний раз — когда родилась Инид. А теперь, поскольку Джин все больше и больше времени проводит в клиниках, лечась от алкоголизма, он обдумывает новый вариант.
— А сейфа в банке он не арендовал?
— Я об этом не слышала, — отозвалась Кейт.
— А вы. Кролик?
— Точно — нет.
— У него были ценные бумаги?
Кейт и Дуайер недоуменно переглянулись.
— Ценные бумаги? — переспросил Дуайер. — А что это такое?
— Акции, облигации. — На каком свете живут эти люди?
— А! — отозвался Дуайер. — Том считал это одним из способов обманывать трудовой люд. — «Пусть такими делами занимается мой паразит братец», — добавлял он, но было это еще до того, как в семье воцарился мир.
— Значит, ценных бумаг тоже нет, — подытожил Рудольф. — Тогда куда же он девал деньги? — Он старался не показывать своего раздражения.
— У него были вклады в двух банках, — ответила Кейт. — Здесь, в Антибе, на обычном вкладе — франки, а в Женеве на срочном вкладе — доллары. Он предпочитал, чтобы ему платили в долларах. Правда, поскольку мы жили во Франции, он не имел права открывать счет в Швейцарии, но беспокоиться об этом не стоит. Никто этим никогда не интересовался.
Понятно, кивнул Рудольф. Оказывается, его брат был не совсем лишен практической сметки.
— Сберегательную и чековую книжки и последние отчеты из местного банка вы найдете в ящике под его койкой, — сказала Кейт. — Уэсли, сходи, пожалуйста…
Уэсли вышел из кают-компании.
— Кролик, — обратился Рудольф к Дуайеру, — скажите, как Томас вам платил?
— А он мне не платил, — ответил Дуайер. — Мы были партнерами и в конце года всю выручку делили пополам.
— Ваш договор, или соглашение, существовал на бумаге?
— Нет, — ответил Дуайер. — А зачем нужны были бумаги?
— Кому принадлежит яхта? Только ему или вам обоим? Или ему и Кейт?
— Мы поженились всего пять дней назад, Руди, — сказала Кейт. — Для серьезных дел у нас еще времени не было. «Клотильда» принадлежит Тому. Документы в том же ящике. Вместе со страховым полисом на судно и прочими бумагами.
— Я был у адвоката… — снова вздохнул Рудольф.
Еще бы, думала Гретхен. Она стояла у двери, смотрела на палубу и размышляла над телеграммой от Билли. Телеграмма была краткой, сухой и почти официальной, словно ее послал вежливый, но совершенно посторонний человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20