В планы Хэссона входило сбросить второй аккумулятор и, может быть,
третий - если представится такая возможность. Это было необходимо для
того, чтобы уменьшить нагрузку на оставшиеся источники энергии. Однако для
этого требовалось одно условие - идеальная видимость. В данном
географическом положении шансы на то, что падающий элемент причинит ущерб
чьей-то жизни или имуществу, были минимальными, но глубоко засевший
инстинкт не разрешал Хэссону даже подумать о том, чтобы бросить твердый
предмет сквозь облако. Ему придется просто смириться с прекращением
полета.
Мысль об этом вызвала гораздо меньшее разочарование, чем Хэссон мог
бы ожидать час тому назад. Он уже поднялся выше, чем большинство летунов
забирается даже в мыслях, и безымянная жажда медленно уходила из его души.
С другой стороны он уже достиг той области, где исчезли измерения -
когда-то здесь царили большие реактивные самолеты - и лететь вверх, в
сгущавшуюся синеву, казалось столь же логичным и естественным, сколь и
возвращение в древнюю империю людей. Запрокинув голову, безвольно опустив
руки и ноги, Хэссон продолжал набирать высоту. Поза его бессознательно
повторила ту, в которой средневековые художники изображали человеческие
души, поднимающиеся на небеса. Одинокая светлая точка (возможно, Венера)
возникла над ним, поманила к себе, и Хэссон поплыл к ней.
Скорость его подъема с каждой минутой снижалась обратно
пропорционально нагрузке на аккумулятор, но еще через час он уже был на
высоте двадцати пяти километров. Под ним в перламутровом великолепии
изгибалась планета Земля. Мир был неподвижен, дели не считать все более
быстрого отклонения стрелок датчиков на нагрудной панели. Хэссон продолжал
подъем.
На высоте тридцати километров над уровнем моря он проверил свои
приборы и увидел, что подъем практически прекратился. Генератор
антигравитационного поля с громадной скоростью тратила энергию только для
того, чтобы не дать ему упасть. Набрать большую высоту можно было бы
только сбросив севшие элементы, а Хэссон уже решил, что этого делать
нельзя. Да и в любом случае результат не будет иметь особого значения. Он
свершил задуманное!
Неподвижно зависнув в сине-ледяном молчании, на пороге космоса,
Хэссон осмотрелся и почувствовал... что абсолютно ничего не чувствует. Не
было ни страха, ни эйфории, ни изумления, ни гордости достигнутым, ни
общения с бесконечностью: вырванный из контекста человечества, Хэссон
перестал быть человеком.
Он завершил обзор небес и понял, что здесь он - чужой. Потом повернул
рычажок управления на поясе и начал долгий и одинокий спуск на Землю.

5
Хэссон проснулся в ярко освещенной рассеянным светом комнате и, не
глядя на часы, понял, что уже очень поздно. Голова у него так болела, что
он буквально слышал пульсацию крови в прижатом к подушке виске, а язык
казался сухим и заскорузлым. Кроме того, отчаянно болел переполненный
мочевой пузырь.
"Только не похмелье, - взмолился Хэссон. - Мне только похмелья
недоставало". Какое-то время он лежал неподвижно, заново знакомясь с
комнатой и соображая, что вчера произошло такого, от чего в нем возникла
нервная дрожь предвкушения. По крайней мере, Хэссон был уверен, что тут
таилось удовольствие - удовольствие от... Он на мгновение закрыл глаза: в
его мозгу оформился образ Мэй Карпентер, а за ним следом нахлынули все
сожаления и возражения, свойственные его возрасту, воспитанию и
темпераменту. Мэй слишком молода, она живет с хозяином дома, в котором он
гостит, Хэссон предался фантазиям, как подросток. Мэй не в его вкусе, в
высшей степени маловероятно, чтобы он ее интересовал - но Мэй по-особому
смотрела на него, и она сказала: "Это удача для нас обоих", и еще сказала:
"Может, это и к лучшему", а то, что Хэссон никогда по-настоящему с ней не
общался и не знает ее, как личность, не слишком важно, потому что у него
масса времени, чтобы...
Внезапно возобновившаяся боль в мочевом пузыре привела Хэссона в
чувство, ясно показав, что ему пора решать сложную задачу: привести себя в
вертикальное положение после долгих часов, проведенных лежа. Первым шагом
этой операции было перемещение в горизонтальном положении с постели на
пол, поскольку Хэссону предстояло решать инженерную задачу, прямо-таки
циклопических масштабов. Ему требовалась твердая и неподвижная опора. Он
начал с того, что руками перетащил свои ноги на край матраца, а потом
перекатился, схватился за кровать и совершил нечто похожее на управляемое
падение на пол. Неизбежный изгиб позвоночника и резкая смена температуры
вызвали жуткую боль, которую Хэссон перенес почти безмолвно, уставившись
прищуренными глазами в потолок. Когда спазмы начали стихать, он снова
перекатился, чтобы лежать ничком, и теперь смог начать медленный процесс -
главным образом, методом проб и ошибок - подъема верхней части туловища,
под которую он очень осторожно, как каменщик, ставящий подпорки, чтобы
удержать непослушную массу камня, подводил все большие и большие порции
скелета, пока не достиг вертикального положения.
Через две минуты Хэссон был на ногах. Он тяжело дышал, измученный
перенесенной процедурой, но уже мог двигаться. Прошаркав по комнате,
Хэссон надел халат и собрал туалетные принадлежности. Потом он прислушался
у дверей, чтобы, открыв их, не подвергнуться мучительной необходимости
говорить с посторонними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59