Рядом с вокзалом дежурили несколько такси, но он не стал
рисковать, прошел мимо и двинулся в направлении Чаннинг-уэй. Дорога заняла
пятнадцать минут, и к тому времени, когда он добрался до коттеджа, он
промок, словно его окунули в море, и весь дрожал, не в силах справиться с
ознобом.
Он открыл входную дверь маленького темного дома, но остановился,
охваченный странной робостью. Последняя черта, за которой нет возврата, за
которой только черная кнопка, приводящая машину в действие. У него отнюдь
не было подсознательного желания, чтобы кто-то посторонний увел его от
намеченного курса - его жизнь стала настолько изломанной, чужой, что в
возвращении к прошлому едва ли было больше смысла, чем в продолжении. Нет.
Но войдя в дом, в эту обволакивающую темноту маленького холла за закрытой
дверью, он порвет последнюю связь с миром. Даже если его выследят теперь и
кто-то попытается ворваться в дом, единственным результатом будет то, что
он нажмет кнопку чуть раньше. Он достиг эпицентра...
Дверь разбухла от сырости, и, чтобы плотно прикрыть ее, Хачмену
пришлось надавить плечом. В размытом свете уличного фонаря он нашел дорогу
наверх. Свет не зажегся, когда он нажал кнопку выключателя, но он и так
определил, что в комнату после него никто не заходил. Все осталось
по-прежнему. То же зеленое кресло с гнутыми подлокотниками и компоненты
его Машины. Он снова спустился вниз, хлюпая мокрыми ботинками, нашел
распределительный щит под лестницей и включил рубильник. Ежась в мокрой
холодной одежде, Хачмен прошел по всем комнатам, зажигая свет и опуская
шторы. В результате его крошечное владение приобрело еще более безотрадный
и угнетающий вид. Выйдя на крытый хозяйственный двор, где дождь
беспрерывно стучал по стеклянной крыше, он заглянул в угольный подвал.
Угля оказалось едва-едва на одно ведро, но нигде не было лопаты. Хачмен
нашел старую клеенку, собрал весь уголь и отнес в камин. Зажигалки у него
не было, поскольку он не курил, но ему удалось поджечь кусок бумаги от
автоматической плиты на кухне. Клеенка горела плохо, и, даже когда он
подбросил бумаги, уголь все равно не загорелся. Хачмен поколебался, а
затем, удивляясь собственной заторможенности, принес ящик от кухонного
стола, разбил его и скормил щепки в огонь. На сей раз уголь занялся,
обещая маленькую порцию тепла по крайней мере на час.
Он снял с себя мокрую одежду, завернулся в покрывало с дивана -
единственное, что он смог найти, - и приготовился ждать тридцать пять
часов. При мысли о теплой светлой комнате на глаза навернулись слезы.
Утром, когда Хачмен проснулся, у него сильно болела голова и саднило
горло. Каждый вздох врывался в легкие сгустками ледяного воздуха. Он сел,
превозмогая боль, и оглядел комнату. В камине осталась лишь горстка серого
пепла, а одежда все еще была сырая. Превозмогая дрожь, он собрал смятые
вещи, отнес на кухню, зажег духовку, все четыре конфорки, развесил одежду
над огнем и сел рядом, чтобы хоть немного обогреться. Очень захотелось
чаю. Не того, изысканного индийского чаю, к которому он привык дома, а
дешевого, крепкого чаю, горячего и с сахаром. Назойливая мысль о том, что
зрячий чай избавит его от головной боли, от простуженного горла и ломоты в
суставах, не давало покоя. Он обыскал всю кухню, но неизвестные
домовладельцы не оставили там ни крошки.
"Что ж, - подумал он. - Если в доме нет чая, придется сходить
купить". Эта мысль наполнила его лихорадочным детским восторгом. И хотя он
пообещал себе, что не откроет входную дверь, пока не выполнит задуманное,
на тот случай, если за домом наблюдают, но, может быть, он был чересчур
осторожен? Если бы за ним следили до самого дома, он бы уже знал об
этом...
Он быстро оделся, обдумывая выгоды этого нового решения. Надевая
куртку, он вдруг заметил свое отражение в зеркале. Спутанные волосы,
небритое лицо, словно смертная маска Христа. Грязный, измятый, больной, с
воспалившимися глазами - одним словом, подозрительный. Именно
подозрительный. Он непременно привлечет внимание бакалейщика, да и вообще
любого, кто ему встретится по Дороге. Выходить из дома нельзя.
Он пошел наверх, к Машине, упал на лестнице, схватился за перила и
удивленно подумал: "Я болен. Я действительно болен". Это открытие
наполнило его страхом. Вдруг он не сумеет собрать Машину в правильной
последовательности? Или потеряет сознание в тот момент, когда придет время
ее включать? Он расправил плечи, прошел в спальню и принялся за работу.
Несколько раз он забывался, и руки, казалось, работали сами по себе,
проверяли генератор или выполняли точную работу по установке лазера и
настройке оптики. Другие задачи, которые раньше казались Хачмену легкими,
наоборот, давались с трудом. Например, труба излучателя, которая с помощью
двигателя и системы передач наводилась в направлении Луны - естественного
отражателя, выбранного Хачменом для эффективного рассеивания излучения по
всей поверхности Земли. Руки автоматически справились со сборкой узлов,
но, когда он открыл заранее приготовленный астрономический альманах, чтобы
определить координаты Луны, цифры запрыгали перед глазами в бессмысленной
пляске.
Временами он совсем слабел, отключался, и тогда ему либо мерещился
горячий чай, либо в памяти вставали картины прошлого... Викки, безутешная
после ссоры: "Когда люди злятся, они иногда говорят, что действительно
думают".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49