По заболеванию ему уже давно умереть следовало - ведь уже года три не жил, а мучился и всех вокруг себя мучил. Хорошо, что умер не в мое дежурство, хотя посмертный эпикриз все равно писать придется мне, так как больной из моей палаты. А уж там, в посмертном эпикризе, в качестве непосредственной причины смерти умудренный опытом палатный врач напишет такой диагноз, что только прочитаешь - и то сразу помрешь, ну а уж если, не приведи Бог, этим заболеешь - тут уж, извините, без вариантов.
Вот теперь вы сами видите, что логика врачебной работе только вредит, и поэтому она в ней не присутствует вовсе. Но вся беда в том, что я как раз и есть тот самый кафедральный работник, и поэтому счел необходимым прочитать помимо кучи психиатрических книг, связанных с моей прямой специальностью, еще и много всяких других книг, и в их числе тощий учебник логики под редакцией Н.И.Стяжкина. Из этой книжки я узнал, что такое Барбара, Целарент и прочие логические фигуры, познакомился с кругами Эйлера и другими занятными вещами. Там же я прочитал, как англичанин по фамилии Буль изобрел булеву алгебру, в которой нет ничего кроме нулей и единиц, а другой англичанин по фамилии Бэббидж, вдохновленный этим открытием, построил из старых фанерных ящиков и сломанных бельевых прищепок первую в мире вычислительную машину. Машина, тем не менее, исправно работала, и Аугуста Ада Байрон, дочь поэта Байрона, написала для нее первую в мире программу, став таким образом первым в мире программистом. Читал я это все, еще учась в аспирантуре. Я тогда был молод и увлечен не только психиатрией, но и всем, что касалось тайн работы человеческого мозга. И как раз в это счастливое время, когда недавно оконченная аспирантура еще не выветрилась из моей головы, у меня произошла увлекательнейшая беседа с одним из больных про радиальную симметрию, о чем я, собственно, и собираюсь вам здесь рассказать.
Итак, в тот день я как всегда пошел в отделение, чтобы посмотреть своих больных, и с некоторыми из них побеседовать. Больные, находящиеся на свободном режиме, гуляли по коридору, некоторые читали книги и журналы, сидя на диване. Я обратил внимание, что один из больных, идя по коридору, аккуратно тащит за собой белую нитку, метра два длиной, с привязанным к ее концу колпачком от шариковой авторучки. Я сразу вспомнил анекдот и решил, что если я спрошу у больного, зачем он тащит за собой нитку, он ответит, что не перед собой же ее толкать. Вообще-то, я ничего не собирался у него спрашивать, но это у меня вышло как-то автоматически:
-- Извините, а с какой целью Вы тащите за собой этот колпачок на ниточке? Это ваша собачка?
-- Нет-нет, помилуйте! Только не собака! Я терпеть не могу собак в помещении, и еще больше не любю собак в ошейнике и на поводке. Животное, кем бы оно ни было - собакой или кошкой - заслуживает свободы. Если у него нет свободы от природы, то о нем надо особо позаботиться. Вы ведь знаете, как медленно передвигается черепаха. А вы не задумывались, что это может быть трагедией всей ее жизни? Так вот, у нас в институте в отделе биомеханики работает кандидат наук по имени Ефим Троттель. Это мой приятель. У него дома живет черепаха. Фиме всегда было ее жалко, что она так медленно ползает. Так он приклеил ей к панцирю колесики от детского конструктора. Вы бы видели, доктор, с какой скоростью она теперь носится по квартире, загребая лапами! Вот только тормозить так и не научилась, бедняга. Тормозит башкой об углы и плинтуса. Фимин сын дал ей кличку Шумахер.
-- Значит, это у вас на нитке не животное? Тогда что же это?
-- Ах, да! Вы все про эту нитку? Это, как бы вам сказать, это простейший прибор, который я смог изготовить в условиях отделения. Видите ли, согласно моим расчетам, положение этой нитки в пространстве в каждый момент времени представляет собой вектор, коллинеарный касательной к кривой перемещения моего центра массы по коридору отделения 1Б.
Ничего предосудительного в этом ответе я не нашел. Действительно, если больной не будет при ходьбе резко поворачивать в стороны и размахивать рукой с ниткой, аккуратно удерживая ее в натянутом состоянии, то так оно и будет.
-- Естественно, я стараюсь резко не поворачивать, руку, как видите, прижал к туловищу и двигаюсь так, чтобы нитка все время была в натянутом состоянии, - подтвердил больной вслух мою мысленную догадку.
-- Вы, наверное, физик? - предположил я.
-- Нет, я не физик, я шизофреник - мягко ответил больной, и слово "шизофреник" в его устах почему-то прозвучало как-то очень достойно и уважительно, как будто он произнес не слово "шизофреник", а как минимум слово "академик".
Я оглядел больного: серая казенная пижама, домашние мягкие тапочки, среднего роста, худощав, тщательно выбрит и причесан, изящные руки с длинными пальцами, подчеркнуто интеллектуальное лицо, тонкие губы, продолговатый хрящеватый нос с горбинкой, несколько впалые щеки... В общем, ничего необычного кроме, конечно, глаз. Глаза больного подтверждали произнесенный им диагноз с несомненной ясностью. О, эти глаза больного шизофренией - их не спутаешь ни с чем! В сочетании со своеобразной отчужденной манерой держаться и говорить, с каким-то необыкновенным полем, витающим вокруг такого больного, этот напряженный, беспокойный каким-то нездешним беспокойством взгляд создает ни с чем не сравнимое, специфическое "чувство шизофреника", которое сразу возникает у опытного психиатра при встрече с таким больным, еще до того, как врач успел открыть историю болезни и прочитать диагноз, анамнез и прочее.
-- А кем вы были до того как стали шизофреником? - поинтересовался я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11