Она оставила мне какой-то пакет, попросив отдать его своей сотруднице по имени Тина, которую я раньше не видел. Что было в том пакете, я уж даже и не помню, да это и не важно. Помню, что Наталья Петровна разгневанно пыхтела как самовар, что я не дал Лене денег на поездку, и ей пришлось собирать копейки по дому и одалживаться на работе. Я буркнул, что Лена сама взрослая девочка, и если уж она планирует поездку, то должна планировать и то, из каких источников эту поездку финансировать. Щадя тещины уши, я не стал добавлять, что моя супружеская любовь и забота в данный момент находится в той стадии, что я с удовольствием выдал бы деньги дражайшей половине только на эвтаназию с последующей кремацией. После этого я хлопнул дверью прямо перед тещиным носом и уединился в своей комнате, которую я мог назвать «своей» только в кавычках. Именно в эти дни Моне удалось уговорить меня поехать в Америку, поработать в их Нью-Йоркском отделении. До этого мне никуда далеко от дома уезжать не хотелось. Но чем дальше становилась от меня Ленка, тем меньше я чувствовал себя дома в ее квартире.
Мне не хотелось проводить праздники в доме, который почти перестал быть домом, мне хотелось смыться на эти дни как можно дальше из тещиной гостиной. Поэтому я собрался на следующее утро быстренько отдать пакет этой самой Тине, а потом удрать из дому подальше на весь день – побродить по природе, а вечером поехать в Олимпийский дворец поглядеть на областные соревнования по таиландскому боксу и ашихара-карате.
Ну все, опять третий час. Дописался. Завтра снова придется гамбургеры жрать. Холодильник пустой, ничего так и не приготовил, писатель Толстоевский, так тебе и надо!
13.05.98
Давненько я не писал. Авралы, авралы… То базы данных валились одна за другой, не успевал востанавливать, то новые ящики обувал софтом – короче работы до фига. А вот сегодня на работе сплошные приколы. Праздновали арбузный день. Каждому сотруднику выдали по два огроменных арбуза, не круглых, а овальных, килограмм по десять каждый. Что я с ними делать буду – не знаю. Не сожрать мне их одному, это ежу понятно! А мероприятием номер два на день арбуза была стрельба из водяных пистолетов. На этот фан было выделено по расписанию сорок пять минут рабочего времени. Весь народ вышел на улицу, на сорокаградусную жару и стрелялся из этих пистолетов, специально взятых напрокат в какой-то фирме, ледяной водой. Визжали – индейцами и просто так, орали, вопили, бегали, прыгали и кривлялись. Пистолеты заправляли водой в большом пластмассовом чане. Потом, войдя в раж, стали там друг друга топить. Кое-кто позавидовал утопленникам и нырнул в чан добровольно. Места в чане всем, естественно, не хватило, и чтобы никто не был обижен, несколько добровольцев стали поливать народ сразу из трех садовых шлангов. Шланг специально старались направить прямо в морду – в глаза или в уши, чтобы ослепить, оглушить, короче, чтобы мало не показалось. Такой вот непонятный фан. Я принял в этой бестолковщине самое горячее участие, и только вылезши из чана и вылив воду из кроссовок, вспомнил, что переодеться мне не во что. Так что мне потом пришлось садиться в раскаленную дневной жарой машину и быстро ехать домой переодеваться.
Ровно через сорок минут все опустили оружие, переоделись и чинно прошли на рабочие места. Что же за люди такие эти американы, я просто торчу и зависаю! Правда, потом они все же не выдержали и продолжили обливание уже на рабочих местах, правда уже скромнее, тоненькими струйками, исподтишка, и уже без диких и страшных воплей, а только с легкими повизгиваниями и восклицаниями.
Надеюсь, что сегодня я был достаточно friendly. Во всяком случае, босса я облил с головы до ног, и он меня тоже.
18.05.98
Сегодня меня разбудили пейджером в пять утра и призвали к выполнению авральных работ. Опять грохнулась одна из многочисленных баз данных, филиал в Аризоне остался без информации, и оттуда сыпались отчаянные звонки. Часам к девяти утра я восстановил базу, и Аризона затихла. Потом ко мне подошел босс и сказал, что после ланча я могу отправляться домой, что я и сделал.
Спать, правда, уже совсем не хочется. В голове слегка шумит. Что скверно, так это то, что я до сих пор не научился быстро просыпаться и быстро засыпать. И поэтому ранним утром, толком не проснувшись, мне очень трудно вести машину. Все время норовлю во что-нибудь врезаться. Чаще всего – в соседние машины. В Америке жить без машины нельзя – разве что только в Нью-Йорке, где есть метро и автобусы. Сначала мне нравилось сидеть за баранкой, а потом меня это стало угнетать. Как хорошо в метро – сидишь себе, или чаще стоишь, дремлешь или мечтаешь о чем-нибудь, а тебя везут, везут… А тут надо всюду везти себя самого, и при этом ни в кого не врезаться. А чтобы ни в кого не врезаться, надо все время смотреть во все стороны, да еще и в зеркала. А это значит, что думать и мечтать во время поездки уже некогда.
А я люблю думать и мечтать. Вот и сейчас я сижу и о чем-то думаю. О чем? Ну конечно, опять о Ленке, о тех днях, что я провел вместе с ней. Кажется, я остановился на том, как Ленка уехала к сестре на майские праздники. Ну да, точно, я как раз об этом писал в прошлый раз.
Первого мая я позвонил Тине и сказал «Доброе утро». «Доброе утро» – откликнулся тихий, вкрадчивый лисий голосок. Я сообщил, что я Ленкин супруг, что мне надлежит выполнить супружеское обязательство, отдав Тине оставленный для нее пакет. Мы договорились встретиться на набережной Москва-реки напротив Университета. Хотя я Тину никогда не видел, я почему-то предложил ей на свой страх и риск погулять по набережной, сославшись на то, что в праздничный день одному гулять уж больно тоскливо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23