И сама церковь была лишена
какого-либо убранства, если не считать бесценного креста из чистого
золота, подаренного ей много лет назад неким богатеем, готовившимся в то
время к вступлению в орден. Поскольку этот крест никак не сочетался с
общей строгостью обстановки, его хранили в шкафчике трапезной. Над главным
престолом церкви висел простой деревянный крест.
Женщины, посвятившие свою жизнь Господу, вместе жили, вместе
работали, вместе ели, вместе молились, но никогда не касались друг друга и
никогда не произносили ни слова, за исключением тех случаев, когда они
слушали литургию или же когда преподобная мать-настоятельница Бетина
обращалась к ним в уединении своего кабинета. Но даже там, насколько это
было возможно, использовался древний язык жестов.
Преподобной матери уже минуло семьдесят, но у нее было живое лицо,
она сохранила бодрость и силы и наслаждалась счастливой и мирной жизнью в
монастыре, жизнью, посвященной Господу. Она была ревностной
покровительницей своих монахинь и, когда приходилось прибегать к
наказаниям, сама испытывала большие страдания, чем наказуемые.
Монахини ходили по коридорам и галереям с опущенными глазами, сложив
на груди спрятанные в рукава руки, помногу раз проходя мимо своих сестер,
не произнося ни слова и не выказывая никаких знаков внимания. И только
звон колоколов нарушал тишину монастыря - звон, который Виктор Гюго
называл "оперой колоколен".

Разные дороги привели сюда сестер. Они были из семей аристократов,
фермеров, военных... Из разных стран пришли они в монастырь. Богатые и
бедные, образованные и невежественные, ничтожные и благородные - все они
теперь были равны в глазах Господа, объединенные желанием быть вечными
невестами Христа.
В монастыре были спартанские условия жизни. Зимой стоял пронизывающий
холод и бесчувственный бледный свет едва просачивался сквозь
свинцово-серые окна. Монахини спали одетыми на соломенных тюфяках,
покрытых грубыми шерстяными простынями. У каждой была своя крошечная
келья, в которой находились лишь соломенная постель и деревянный стул с
прямой спинкой. Вместо умывальника в углу кельи на полу стояли маленький
глиняный кувшин и таз. Монахиням, за исключением преподобной матери
Бетины, запрещалось заходить друг к другу в кельи. Все свое время они
проводили в работе и молитвах. Для каждой работы - вязания, переплетного
дела, ткачества, хлебопечения - было отведено свое место. Восемь часов в
день посвящалось молитвам. Помимо основных молитвенных часов были и другие
молитвы: благодарения, псалмы и литании.
Предутренние молитвы читались в то время, когда одна часть мира
спала, а другая занималась грехом.
За ними на рассвете следовали утренние молитвы, в которых восходящее
солнце приветствовалось подобно величественному сияющему лику Христа.
Заутренняя была обращением к Господу за благословением на дела
насущные.
Терция, посвященная святым Августином Духу Святому, совершалась в
девять часов утра.
Секста - в 11.30 - призывала умерить пыл человеческих страстей.
Нона читалась про себя в три часа пополудни - в час смерти Христа.
Потом служили вечерню.
И завершался день ночным богослужением - молитвой на исход души,
равно как и на отход ко сну, выражавшей преданность и смирение. Manus
tuas, domine, commendo spiritum meum. Redemisti nos, domine, deus,
veritatis.
В то время как во многих религиозных орденах самобичевание было
упразднено, в цистерцианских монастырях, как мужских, так и женских, оно
по-прежнему сохранялось. По крайней мере раз в неделю, а то и ежедневно
монахини истязали свою плоть специальным кнутом двенадцатидюймовой длины,
представлявшим из себя тонкий вощеный шнур с шестью завязанными узлом
хвостами, приносившим страшные мучения. Им стегали себя по спине, бокам и
ягодицам. Цистерцианский аббат-отшельник Бернар из Клерво проповедовал:
"Тело Христа истерзано... и тела наши должны быть подобны израненному телу
Господню".
Жизнь в монастыре была еще строже тюремной, и все же его обитатели
пребывали в состоянии какой-то самозабвенной радости, которой им не
доводилось испытывать в миру. Они отреклись от физической любви,
собственности, свободы выбора, но, отказавшись от всего этого, они вместе
с тем отреклись и от алчности, соперничества, ненависти, зависти, от
всевозможного гнета и искушений, присущих мирской жизни. В стенах
монастыря повсюду царили мир и атмосфера неописуемой радости единения с
Богом. И сердца тех, кто жил здесь, были наполнены безмятежным
спокойствием. Если монастырь и был похож на тюрьму, то тюрьма эта была в
раю Божьем, добровольно выбранная теми, кто пришел сюда, чтобы остаться и
познать счастливую вечность.

Сестра Лючия была разбужена звоном монастырского колокола. Вздрогнув,
она открыла глаза, некоторое время не понимая, где находится. Маленькая
келья, в которой она спала, была погружена в зловещий мрак. Звук колокола
извещал о том, что было три часа утра и что начиналась ночная служба, в то
время как мир еще спал.
"Проклятье! Эти порядки меня угробят", - подумала сестра Лючия.
Она лежала на своей крошечной неудобной койке, умирая от желания
закурить. Потом с трудом заставила себя встать. Тяжелое монашеское
облачение, в котором она ходила и спала, терлось о ее нежную кожу, как
наждачная бумага. Она вспомнила все свои шикарные платья, висевшие в ее
квартире в Риме и в замке в Гстааде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16