В семнадцать лет у
Сузаны было тело женщины и ангельской лицо мадонны. Рамон Акока никогда не
встречал никого похожего на эту женщину-ребенка. Ее трогательная
беззащитность пробуждала в нем нежность, на которую, казалось, он был
неспособен. Он безумно влюбился в нее, и по причинам, не ведомым ни ее
родителям, ни самому Акоке, она ответила ему взаимностью.
Их медовый месяц прошел так, словно Акока до этого не знал ни одной
женщины. Безудержное желание обладать женщиной он испытывал не раз, но
сочетание любви и страсти было для него чем-то новым.
Через три месяца после свадьбы Сузана сообщила ему, что она
беременна. Это привело Акоку в неописуемый восторг. К этой радости
прибавилось и то, что его перевели служить в красивую маленькую деревушку
Кастильбланко в Стране Басков. Это было осенью 1936 года, когда борьба
между республиканцами и националистами достигла особого накала.
Однажды тихим воскресным утром Рамон Акока со своей молодой женой
пили кофе на деревенской площади. Неожиданно на площадь стали стекаться
толпы баскских демонстрантов.
- Тебе лучше уйти домой, - сказал Акока. - Могут возникнуть
беспорядки.
- А ты?
- Прошу тебя. Со мной будет все хорошо.
Страсти накалялись.
Рамон Акока с облегчением наблюдал, как его жена, удаляясь от толпы,
направлялась к монастырю, расположенному на противоположном конце площади.
Но в тот момент, когда она подошла к монастырю, его двери неожиданно
распахнулись и оттуда, беспорядочно стреляя, выскочили вооруженные баски.
Акока застыл в беспомощном оцепенении, видя, как его жена упала под градом
пуль. Именно в тот день он поклялся мстить баскам и церкви.
И вот он был у стен другого монастыря, в Авиле. "Теперь настал их
черед", - решил Акока.

В тиши монастыря в предрассветном полумраке сестра Тереза, крепко
сжав в правой руке кнут, отчаянно хлестала им свое тело, чувствуя, как
хвосты узлами впивались в кожу, в то время как она безмолвно молила о
прощении. Она чуть было не вскрикнула, но, поскольку шум был
непозволителен, она подавила в себе крик. "Прости мне, Господи, грехи мои.
Будь свидетелем моего наказания, какому и Ты подвергался, смотри на раны
на моем теле, подобные тем, что были на Твоем. Ниспошли мне страдание,
подобное Твоему".
От боли она чуть не теряла сознание. Ударив себя еще три раза, она
мучительно опустилась на койку. Истязать себя до крови не разрешалось.
Морщась от боли, причиняемой каждым движением, сестра Тереза уложила кнут
в черный чехол и поставила его в угол, где он всегда стоял, постоянно
напоминая о том, что за малейший грех нужно расплачиваться мучением.
Грех сестры Терезы заключался в том, что утром она шла по коридору с
опущенными глазами и, заворачивая за угол, налетела на сестру Грасиелу и
от неожиданности посмотрела ей в лицо. Она тут же доложила о своем
грехопадении преподобной матери Бетине. Осуждающе нахмурившись, та
показала ей знаком, что проступок заслуживает наказания: соединив большой
и указательный пальцы сжатой в кулак правой руки, она трижды провела ей от
плеча к плечу.
Лежа на койке, сестра Тереза была не в состоянии изгнать из памяти
необыкновенно красивое лицо девушки, на которое она случайно посмотрела.
Она знала, что до конца своей жизни ни за что не заговорит с ней и даже
вновь не взглянет на нее, так как за малейшие признаки сближения монахинь
сурово наказывали. Они жили в атмосфере строгого морального и физического
аскетизма, где запрещались любого рода взаимоотношения. Если двое сестер,
работая бок о бок, казалось, начинали получать удовольствие от своего
молчаливого общения, преподобная мать тут же разобщала их. Сестрам также
не разрешалось сидеть за столом рядом с одной и той же соседкой два раза
подряд. Церковь уклончиво называла проявление дружественного расположения
одной монахини к другой "особой дружбой", наказание следовало
незамедлительно и было суровым. Сестра Тереза понесла наказание за
нарушение этого правила.
И вот, словно издалека, до сестры Терезы донесся колокольный звон. Он
казался ей Божьим гласом, осуждавшим ее.

Звуки колокола, смешиваясь с неровным скрипом пружин кровати,
ворвались в сновидения сестры Грасиелы, спавшей в соседней келье. На нее
надвигался Мавр, он был голый, она видела его восставшую мужскую плоть, он
уже протягивал к ней руки... Внезапно проснувшись, сестра Грасиела открыла
глаза, ее сердце отчаянно колотилось в груди. Она испуганно посмотрела
вокруг, но увидела, что была одна в своей крохотной келье, и единственным
долетавшим до нее звуком был успокаивающий звон колокола.
Сестра Грасиела опустилась на колени возле койки. "Благодарю Тебя,
Господи, за избавление от прошлого. Благодарю Тебя за ту радость, что я
испытываю в Свете Твоем. Даруй мне, Господи, счастье бытия лишь под Кровом
Твоим. Дай мне всецело предаться воле Твоей Святой. Дай мне облегчить
печаль сердца Твоего".
Поднявшись, она тщательно заправила постель и вскоре присоединилась к
веренице сестер, бесшумно двигавшихся к часовне на первую утреннюю службу.
Она чувствовала привычный запах зажженных свечей и ощущала под обутыми в
сандалии ногами отшлифованный временем камень.
Когда сестра Грасиела только попала в монастырь, она не понимала
значения сказанного ей настоятельницей: "Монахиня - это женщина, которая,
отказываясь от всего, приобретает все".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16