— А... Что за премии?— Три желания, — произнес Ситвел живо. — Это традиционная форма.— Давайте разберемся, все ли я понимаю, — попросил Эдельштейн. — Вы исполните три любых моих желания? Без вознаграждения? Без всяких «если» и «но»?— Одно «но» будет, предупредил Ситвел.— Я так и знал, — вздохнул Эдельштейн.— Довольно простое условие. Что бы вы ни пожелали, ваш злейший враг получит вдвое.Эдельштейн задумался.— То есть, если я попрошу миллион долларов...— Ваш враг получит два миллиона.— А если я попрошу пневмонию?— Ваш злейший враг получит двустороннюю пневмонию.Эдельштейн поджал губы и покачал головой.— Не подумайте только, что я советую вам, как вести дела, но не искушаете ли вы этим пунктом добрую волю клиента?— Риск, мистер Эдельштейн, но он совершенно необходим по двум причинам, — ответил Ситвел. — Видите ли, это условие играет роль обратной связи, поддерживающей гомеостаз.— Простите, я не совсем...— Попробуем по-другому. Данное условие уменьшает силу трех желаний, тем самым держа происходящее в разумных пределах. Ведь желание — чрезвычайно мощное орудие.— Представляю, — кивнул Эдельштейн. — А вторая причина?— Вы бы уже могли догадаться, — сказал Ситвел, обнажая безупречно белые зубы в некоем подобии улыбки. — Подобные пункты являются нашим, если можно так выразиться, фирменным знаком. Клеймом, удостоверяющим настоящий адский продукт.— Понимаю, понимаю, — произнес Эдельштейн. — Но мне потребуется некоторое время на размышление.— Предложение действительно в течение тридцати дней, — сообщил Ситвел, вставая. — Вам стоит лишь ясно и громко произнести свое желание. Об остальном позабочусь я.Ситвел подошел к двери, но Эдельштейн остановил его.— Я бы хотел только обсудить один вопрос.— Какой?— Так случилось, что у меня нет злейшего врага. У меня вообще нет врагов.Ситвел расхохотался и лиловым платком вытер слезы.— Эдельштейн! — проговорил он. — Вы восхитительны! Ни одного врага!.. А ваш кузен Сеймур, которому вы отказались одолжить пятьсот долларов, чтобы начать бизнес по сухой чистке? Или, может быть, он ваш друг?— Я не подумал о Сеймуре, — признался Эдельштейн.— А миссис Абрамович, которая плюется при упоминании вашего имени, потому что вы не женились на ее Марьери? А Том Кэссиди, обладатель полного собрания речей Геббельса? Он каждую ночь мечтает перебить всех евреев, начиная с вас... Эй, что с вами?Эдельштейн сидел на диване, внезапно побелел и вновь сжал руки.— Мне и в голову не приходило... — пробормотал он.— Никому не приходит, — успокоил Ситвел. — Не огорчайтесь и не принимайте близко к сердцу. Шесть или семь врагов — пустяки. Могу вас заверить, что это ниже среднего уровня.— Имена остальных! — потребовал Эдельштейн, тяжело дыша.— Я не хочу говорить вам. Зачем лишние волнения?— Но я должен знать, кто мой злейший враг! Это Кэссиди? Может купить ружье?Ситвел покачал головой.— Кэссиди — безвредный полоумный лунатик. Он не тронет вас и пальцем, поверьте мне. Ваш злейший враг — человек по имени Эдуард Самуэль Манович.— Вы уверены? — спросил потрясенный Эдельштейн.— Абсолютно.— Но Манович мой лучший друг!— А также ваш злейший враг, — произнес Ситвел. — Иногда так бывает. До свидания, мистер Эдельштейн, желаю вам удачи со всеми тремя желаниями.— Подождите! — закричал Эдельштейн. Он хотел задать миллион вопросов, но находился в таком замешательстве, что сумел только спросить:— Как случилось, что ад переполнен?— Потому что безгрешны лишь небеса.Ситвел махнул рукой, повернулся и вышел через закрытую дверь.Эдельштейн не мог прийти в себя несколько минут. Он думал об Эдди Мановиче. Злейший враг!.. Смешно, в аду явно ошиблись. Он знал Мановича почти двадцать лет, каждый день встречался с ним, играл в шахматы. Они вместе гуляли, вместе ходили в кино, по крайней мере раз в неделю вместе обедали.Правда, конечно, Манович иногда разевал свой большой рот и переходил границы благовоспитанности.Иногда Манович бывал груб.Честно говоря, Манович часто вел себя просто оскорбительно.— Но мы друзья, — обратился к себе Эдельштейн. — Мы друзья, не так ли?Он знал, что есть простой способ проверить это — пожелать себе миллион долларов. Тогда у Мановича будет два миллиона долларов. Ну и что? Будет ли. его, богатого человека, волновать, что его лучший друг еще богаче?Да! И еще как! Ему всю жизнь не будет покоя из-за того, что Манович разбогател на его, Эдельштейна, желании.«Боже мой! — думал Эдельштейн. — Час назад я был бедным, но счастливым человеком. Теперь у меня есть три желания и враг».Он обхватил голову руками. Надо хорошенько поразмыслить.На следующей неделе Эдельштейн договорился на работе об отпуске и день и ночь сидел над блокнотом. Сперва он не мог думать ни о чем, кроме замков. Замки гармонировали с желаниями. Но, если приглядеться, это не так просто. Имея замок средней величины с каменными стенами в десять футов толщиной, землями и всем прочим, необходимо заботиться о его содержании. Надо думать об отоплении, плате прислуге и так далее.Все сводилось к деньгам."Я могу содержать приличный замок на две тысячи в неделю, — прикидывал Эдельштейн, быстро записывая в блокнот цифры.— Но это значит; что Манович будет содержать два замка по четыре тысячи долларов в неделю!"Наконец, Эдельштейн перерос замки; мысли его стали занимать путешествия. Может, попросить кругосветное? Но что-то не хочется. А может, провести лето в Европе? Хотя бы двухнедельный отдых в Фонтенбло или в Майами-Бич, чтобы успокоить нервы? Но тогда Манович отдохнет вдвое краше!Уж лучше остаться бедным и лишить Мановича возможных благ.Лучше, но не совсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38