В прежние дни этого бы хватило, чтобы замолкнуть, но сейчас в Бобку вселилась отчаянная дерзость. Он помолчал секунду, но ласковый тугой ком все распирал изнутри, и Бобка залаял громче, уже нарочно, чтобы Хозяин вспомнил о нем и отпустил гулять.
Опять послышались ворчливая возня и сердитый окрик. Бобка веселее, громче облаял и новый окрик, а от самой оглушительности безудержного лая уже чувствовал удовольствие. Тогда Хозяин, ругаясь, прошел до Бобки и хотел дать пинка. Но Бобка ловко вертелся на цепи, а Хозяин со сна был медлителен. Он крикнул «На место!», и Бобка по привычке послушания забежал в конуру. Там сразу стало тесно для неимоверной резвости. Он хотел выскочить, но Хозяин загородил вход. Взяв Бобку за ошейник, он стал расстегивать его, а Бобка на миг озадачился: почему от Хозяина больше не пахнет водкой? Но, ощутив шеей легкую прохладу вольности, все забыл.
Бежать! А ну, бежать! Всполошить поселок! Раздразнить псов на привязи, что он — праздный и спешит на станцию к бродячим приятелям, к новым запахам, а может, и соблазнительным встречам, восторгам! Скорее бежать!
Бобка вырвался из рук Хозяина — тот его придерживал, вставая, и неуклюже целился пнуть на дорогу — и припустил к калитке. От радости забыл о пределе натянутой цепи: ведь, даже будучи отвязанный, он всегда неприятно ощущал его шеей, когда прорывался наружу.
За забором Бобка обегал столбики своей территории и суетно окропил их. Через минуту на тихой улочке вдоль озера поднялся перебрех. Псы ополчились на Бобку за то, что ему повезло: как же, вот, вот-вот-вот, отпустили с цепи…
Особенно ярились те, до которых донесло водочный дух.
Но Бобка уже спешил по извилистой дороге к станции. Завидев трухлявый пень, он привычно сократил петлю: побежал тропкой и по камням через ручей. По пути он встретил одинокого пса. Увидел издали — и сразу острое любопытство.
Припустил навстречу, за несколько шагов осадил, принюхался: может, давний недруг? Настороженно подошел ближе, и они ознакомились как следует. Да, незнакомый кобель, такой же дворняга-простопсин, как и он сам. Бобка разочаровался: не сука… Скорее на станцию, к знакомым приятелям! Он побежал дальше, но вдруг оглянулся. Запах встречного пса быстро смешался в памяти. Бобка вскинул голову и стал вспоминать: неужели не сука? Нет, кажется, не сука… Но перенюхивать не стал; на станции полно разных псов, не стоит задерживаться.
Вскоре лес, по которому пролегала дорожка, помельчал и отступил. Солнце прогрело Бобкину спину, стало жарче. На станции он пробежался по длинной гравийной площадке, у которой останавливался неторопливый поезд с людьми, глядящими из окошек. К поезду приходили женщины в передниках и белых косынках; они выставляли на столы разную снедь: помидоры, горячую картошку с грибами, но без мяса, огурцы в банках, — их нет-нет да поливали сверху ложкой, будто оживляли. К столам спускались из поезда голые по пояс едущие.
Иные же хозяйки, те, что приносили ягоду в ведрах, сами бегали вдоль поезда, раздавая у входов кульки.
Теперь было пусто, жирная бумага в кустах уже обнюхана, да Бобка и не хотел есть. Он прислушался и огляделся: где же постоянные псы? Запахов полно, есть и чужие; все свежо, но беспорядочно обегано. Бобка зашел за вокзальное здание, где в тени и зелени низкой оградки иногда отдыхали они, — но и там никого. Бобка пронзительно гавкнул — до того захотелось общения. Побежал между рельсами к морщеному шлангу, который свисал сверху, и под ним скапливалась лужица. Похлебал теплой воды, потом перебежал на ту сторону станции. Там, на крайнем пути, был товарный поезд. Прошмыгнув по уводящему под ним густому следу, Бобка различил в низинке шевеление высокой травы.
Мелькали озабоченные спины. Они! Бобка бросился с невысокой насыпи, и сухие стебли хлестнули его за прыть.
Подбежав, он пуще возбудился, что ощутил всех сразу — разнопёсица; целая свора! Бегло внюхался. Отвечали ему брезгливо, воротя морду и сдержанно рыча. Он сразу и учуял — сука! — всю округу собрала… Были тут все: и чумазый Бич, ночующий при котельной, и Рыжий, вожак-заводила, и Понурый — старый, крупный, но осторожный бродяга, и кобели средних дворняжьих размеров, а поодаль — прочая шавкотня, с самым малым из них — кудлатым Шматком. А один был местный, убежавший со двора с обрывком цепи на шее.
Кобели дозволили Бобке обнюх, стерпели его короткую струйку тут же в сторонке. Глухо рыча, заявили о себе главные. Было их несколько, сука еще сама не разохотилась и избранника не выделяла — может, и совсем ей никто не пришелся. Кобелям же одинаково ударило в нюх, примиряться они не хотели, что любой из них, отдельно, — не избранник. Каждый надеялся, в том числе и Понурый; от долгой бродячей жизни спина у него прогнулась, хвост уныло висел, — устал махать без толку всем подряд. Он держался особо, на суку не покушался, но и не отставал.
Оказавшись в своре, Бобка с суматохи не учел, что вожаки терпеливо стерегли удачу. Его объяло ласковым жаром, словно он лег животом на горячую золу.
Одуряющий ком в голове окреп, стучался из ушей — и согласно с ним билось в горле. Близость суки оттеснила охоту играть. Суетясь подле суки, Бобка семенил лапами, от томительного жара грудь его вздымалась, он вскидывался, но сука, оборачиваясь, с визгом цапала его за шкуру. Бобка смущался, отдергивал голову, но не отступал и, чуть помедлив, вновь загребал ее лапами.
Вожаки вначале притихли. Озадачась Бобкиной решимостью и мало ли каким его неизвестным преимуществом, они чуть слышно рычали. Но вскоре донюхали, что это все тот же Бобка, ни с чего обнаглевший;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20