Тропинка между морем и полем для гольфа поворачивала сразу за мысом и, став дорогой, возвращалась к Крэвен Хаузу. Поэтому секретарь с обычной своей порывистостью устремился к ней, чтобы встретить патрона, когда он пойдет к дому, но патрон к дому не шел.
Еще удивительней было, что и секретарь не шел туда; во всяком случае, он задержался на много часов, породив в усадьбе недоумение и тревогу.
За колоннами и пальмами этой слишком роскошной виллы ожидание перерастало в волнение. Дворецкий Грайс, крупный желчный человек, необычайно молчаливый и с господами, и со слугами, выказывал некоторое беспокойство, расхаживая по главному залу и поглядывая в окно террасы на белую дорогу к морю. Мэрион, сестра и домоправительница адмирала, с таким же орлиным носом, но еще более высокомерным взглядом, была говорлива и остра на язык, а в волнении голос ее становился пронзительным, как у попугая. Дочь адмирала, Оливия, была смугла и мечтательна, обычно рассеянно молчала, а то и печалилась; и разговор без смущения вела ее тетя. Но племянница умела внезапно и очень мило смеяться.
- Не пойму, почему их до сих пор нет, - сказала старшая леди. Почтальон видел, как адмирал шел с берега с этим ужасным Руком. И почему его зовут лейтенантом?
- Может быть, - печально предположила младшая, - потому, что он лейтенант...
- Не знаю, зачем адмирал его держит, - фыркнула тетка, словно речь шла о горничной. Она очень гордилась братом и всегда называла его "адмирал", но ее представления о флотской службе были не совсем четкими.
- Да," Роджер угрюм и необщителен, - отвечала Оливия, - но это не помешает ему стать хорошим моряком.
- Моряком! - воскликнула тетя, вновь поражая истинно попугаичьим тембром. - Я их представляю иначе. "Любила дева моряка", как пели в моей молодости. Подумать только! Ни веселья, ни удали, ничего. Он не поет, не танцует матросских танцев...
- Однако, - серьезно заметила племянница, - и сам адмирал танцует не так уж часто.
- Ах, ты знаешь, что я хочу сказать! - не унималась тетя. - В нем нет ни живости, ни бодрости. Да этот секретарь и то лучше.
Печальное лицо Оливии преобразил ее славный смех.
- Харкер уж точно станцевал бы для вас, - заметила она, - и сказал бы, что выучился по книге. Он вечно все учит... - Она внезапно смолкла и взглянула на поджатые тетины губы. - Не пойму, почему его нет, - добавила она.
- Я не о Харкере волнуюсь, - ответила тетя, встала и выглянула в окно.
Вечерний свет давно стал из желтого серым и теперь превращался в белый, по мере того как луна вставала над прибрежной равниной, где виднелись лишь искривленные деревья вокруг пруда да ниже, на горизонте, ветхая рыбачья таверна "Зеленый человек". Ни одной живой души не было ни на дороге, ни на равнине. Никто не видел человека в треуголке, который в начале вечера показался у моря, ни его еще более странного спутника. Никто не видел и секретаря, который видел их.
Только после полуночи секретарь ворвался в дом и поднял всех на ноги. Его призрачно-белое лицо казалось еще бледней, когда рядом стоял солидный инспектор полиции; но красное, грубое, равнодушное лицо больше походило на маску рока, чем бледное и перепуганное. Дамам сообщили со всей возможной осторожностью, что адмирала Крэвена случайно нашли в грязных водорослях и тине, в пруду, под деревьями, - он утонул.
Всякий, знакомый с Гарольдом Харкером, поймет, что, несмотря на волнение, к утру он приготовился стать как нельзя более полезным. Он зазвал для личной беседы инспектора, которого он встретил ночью на дороге у "Зеленого человека", и допрашивал его, как сам инспектор мог бы допрашивать мужлана. Но инспектор Берне, человек основательный, был то ли слишком глуп, то ли слишком умен, чтобы обижаться по пустякам. Скоро оказалось, что он совсем не так глуп, как выглядит, ибо отвечал на пылкие расспросы медленно, но разумно и логично.
- Итак, - сказал Харкер (чья голова была полна книг типа "Стань сыщиком за десять дней"), - итак, это старый треугольник: несчастный случай, самоубийство, убийство.
- Несчастного случая быть не может, - отвечал полицейский. - Еще не стемнело, пруд в пятидесяти ярдах от дороги, а дорогу он знал, как свое крыльцо. Для него упасть в этот пруд - все равно что улечься в лужу. И самоубийство маловероятно. Адмирал был человек бодрый, преуспевающий, очень богатый, почти миллионер, - правда, это ничего не доказывает. И в личной жизни у него вроде все в порядке... Нет, его бы я никак не заподозрил в самоубийстве.
- Ну вот, - таинственно понизил голос секретарь, - значит, у нас остался третий вариант.
- Не стоит слишком спешить и с этим, - сказал инспектор к досаде вечно спешащего Харкера. - Конечно, хотелось бы выяснить одну-две вещи. Например, насчет имущества.
Кто это унаследует? Вы, его личный секретарь, что-нибудь знаете о завещании?
- Я не такой уж личный секретарь, - ответил Харкер. - Его поверенные Уиллис, Хардман и Дайк, Саттфорд Хай-стрит. Наверное, завещание у них.
- Что ж, пойду-ка я повидать их, - сказал инспектор.
- Пойдемте сейчас же, - сказал нетерпеливый секретарь.
Он беспокойно прошелся по комнате и снова взорвался:
- Что с телом, инспектор?
- Доктор Стрейкер осматривает его в полиции. Результаты будут эдак через час.
- Не слишком скоро, - сказал Харкер. - Мы сэкономим время, если встретимся с врачом у юристов.
Он запнулся, порывистость его внезапно сменилась смущением.
- Послушайте, - сказал он, - я хотел бы... мы все хотели бы, если возможно, позаботиться о ней... о дочери бедного адмирала. Она просила может, это и вздор, но не стоит ей отказывать. Ей нужно посоветоваться с другом, который сейчас в городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53