- Фирма платит, - обронил Вовка, не желая развивать валютную тему.
Повсюду сновали озабоченные люди с аккредитационными карточками
прессы; фотографы, увешанные камерами, сбивались в кучи, обсуждая
профессиональное, телевизионщики тащили тяжелую аппаратуру, везли камеры,
расставляли освещение, тянули кабели...
Перед сценой, на первом ряду, рассадили женщин-журналисток - этакая
галантность, в центре перед первым рядом выставили стол для жюри. Шурф,
Ремиз и Фердуева сели у центрального прохода во втором ряду. Места - лучше
не придумать.
- Для менеджеров, - пояснил Ремиз.
Фердуева кивнула, и действительно, кто она, если не менеджер,
человек, который одних направляет туда, других сюда, расставляет силы,
прикидывает, что куда вложить и как пойдут дела при таком раскладе, а чего
ожидать при ином. Фердуева сняла пластиковую крышку с цветов, обнаружила
меж гвоздик розу, поднесла к тонким, будто резцом высеченным ноздрям.
Устроители конкурса, воротилы красоты, их сатрапы, мелкая сошка
кого-то сгоняли с лучших мест, пересаживали, выдворяли, резко предлагали
освободить не причитающиеся кресла. Троицу ревнители справедливости
обходили стороной, будто водоворот пенился вокруг скалы, торчащей посреди
бурного моря.
Мишка Шурф склонился к Фердуевой и что-то шептал на ухо. Ремиз
тосковал, прикидывая, что миги торжества скоротечны и, как ни крути, Шурф
по очкам всегда побеждает.
Нина Пантелеевна не слушала Шурфа, кивала для порядка, не боясь, что
невпопад. Накатил страх тошноты, а за ним и впрямь замутило, вынула
таблетку, хотела, чтобы Шурф не углядел - заметил-таки - пояснила: от
головной боли. Шурф вроде поверил, глотнула таблетку без воды,
зажмурилась, а когда открыла глаза - на сцене тискал микрофон неизменный
ведущий Саша короткостриженный, прошагавший десятилетия от первых кавээнов
через а ну-ка девушек прямо в восьмидесятые.
- Днепропетровцы всем заправляют, - Шурф уселся поудобнее, - крутые
ребята. Питер уже прибрали, в Москве подавляют последние очаги
сопротивления... - Мишка тронул нос с горбинкой, - наш брат оттуда почти
не уезжал, значитца мозговой центр имеется, опять-таки, родина бывшего
генсека - неприкосновенная зона, выходит, по совокупности обстоятельств,
родился новый Чикаго - центр силы неправедной на одной шестой суши.
Ремиз встрял в разговор, поддержал, выказывая осведомленность:
- Я тут в конце ноября прикупил бюллетень, смотался передохнуть в
Юрмалу. Межсезонье - роскошь, а не время. Куда нос ни сунь, все рады.
Полупустые кабаки, пивные, опять же не шалманы, вполне чистые, приличные
заведения, даже не курят. Истребуешь себе кувшин, рыбку, курицу копченую,
сыр, палочками поструганный, ни ора, ни, упаси Бог, мордобития,
чинно-благородно, душа оттаивает, распускается и на разговор тянет.
Кликнешь официанта, засветишь допчирик, слушать будет, хоть сутки голоси.
Народ-подносилы дошлый, в курсах всех дел, и те признавались, есть на
побережье свои костоломы-выжималы, да все известны, и чтоб шибко - не
лютуют, в межсезонье у местных отдых, а вот летом нагрянут боевики из
Днепропетровска, тут держись, шмон наведут и... укатили. Рэкет, он чаще
гастрольный. Ра-а-аз! Набег из чужого града, потрошение жертвы и...
свалили, ищи ветра в поле. Те, кто живут в одном городе - и охотнички, и
дичь - осторожнее, лишний раз поостерегуться кровушку пускать,
предпочитают переговорами обойтись или примутся пугать, постепенно, тут
главное методичность, чтоб объект не дремал, всегда чуял: о нем не забыли,
пекутся, каждый шаг контролируют. Опека изо дня в день ох, как досаждает,
еще какие орешки трескаются, будто колуном шваркнули.
Фердуева слушала внимательно: резоны Ремиза ее касались
непосредственно; северяне, из тех, что засветились, решившись на встречу с
ней, понимают, что Фердуевой прознать их схроны - работа не тяжелая; за
неделю доложат все про всех, где кооперативная квартира любовницы, а где в
коммуналке доживает старушка-мать. По ремизовской правде выходило, что
если ее начнут жать всерьез, то силами иногородними, хлопотами налетчиков
с югов.
По левую руку от Шурфа скучала девица лет двадцати с пронзительно
синими глазами, красиво очерченным ртом и задорной манерой встряхивать
копной густых золотистых волос. Шурф предположил, что эту даму-зазнобу
усадил кто-то из устроителей, вон их сколько шныряет, молодцов с орлиным
взором, будто вырезанных с журнальной картинки и оживленных чудесным
образом. Мишка прижал к себе локоть, похоже, встревожился, не слишком ли
единолично завладел подлокотником? Тихонько осведомился:
- Я вас не выжил? Забыл, что не один сижу...
Девица в беседу ринулась, как в море с жары нырнула, видно извелась в
бессловесности. Выяснилось, соседка Шурфа - мисс Кривой Рог, городище
почти миллионный, да вот припозднилась к отборочным просмотрам и выпала из
состязания. Тараторила без умолку. Красотки из загранки наших
переигрывают. Факт. У наших ни тряпок, ни тренажу, любительщина, вчера
репетицию заделали - слезы, даже обрадовалась, что опоздала, позориться
кому охота? Мисс Кривой Рог повернулась к Шурфу и широко улыбнулась.
Ничего себе деваха, оживился Мишка, надо ж, мисс Кривой Рог! Смехота.
Значитца, наделит мужика не просто рогами, а непременно кривыми,
особенными, а вообще не без приятности, с этакой провинциальной
открытостью, неиспорченностью, еще без набора обделенных блеском
приобщенности и штурмующих столицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113