Фердуева успела приметить, что свободных мест нет и, улыбаясь, села.
Апраксин поинтересовался, что ей взять. Фердуева, прикинув с поправкой на
возможную тошноту от слишком сладкого, высказала пожелания. Болтали, как
старые знакомые, обменивались ничего не значащим. Редко доводилось
сиживать с мужиками, так или иначе ничего от тебя не требующими - пусть
скрыто, пусть явно, этот, похоже, ничего лишнего не таил, посмеивался,
поведал пару забавных историй, разоткровенничался, признавшись, что
поражен величием стальной двери, родившейся на его глазах. Фердуева
помрачнела, суесловие вокруг ее двери походило на копание в тайниках души:
кому понравится, когда чужой вторгается в сугубо личное, скорее интимное.
Апраксин допивал морс, когда из подсобок выпорхнула Люська-пирожница,
чмокнула Фердуеву в щеку, вынула из передника глянцевый пропуск. Апраксин
тактично изучал присыпки на пирожном, загогулины крема, припухлости
выпечки.
Снаружи из машины пээмгэ люди Филиппа наблюдали, как Апраксин
беседует с Фердуевой, наблюдатели знали, что объект копает под Пачкуна,
знали, что Фердуева накоротке с Пачкуном; о чем переговаривались объект с
черноволосой красавицей сквозь остекление витрин из машины не услышишь.
Выстраивалась цепь: Апраксин выспрашивает Фердуеву о Пачкуне, так могли
решить и так решили люди Филиппа. Случайное появление Фердуевой в
кондитерской исключалось. Часом позже Филипп, вырванный из теплой постели
по причине чэпэ местного значения, уладив неприятности, из-за которых
тащить его от Речного вокзала иначе как грехом не назовешь, сообщил
Дурасникову, что объект наглеет и затягивает петлю на дурасниковской
глотке.

Мишка Шурф принял приглашение Пачкуна - прибыть в субботу в
загородную баню с дамой. Шурф отзвонил Акулетте: барственно цедящая слова
проститутка благосклонно внимала уговорам. В субботу, обычно, Акулетта
парилась в олимпийском спорткомплексе, отдавая свое тело на растерзание
массажистов и в ласково снующие руки педикюрш. Возможность подышать
свободным воздухом, побегать по сосновому бору, напомнила Акулетте пору
детства, дачу в Удельной - снимали родители, как раз для дитя - кусты
ежевики близ забора, пиявок в реке Пехорке, пробирающихся туда из
пиявочного питомника огороженного зеленым штакетником. Маленькая Акулетта,
напуганная мамой, всегда боялась, что пиявка незаметно присосется и выпьет
всю кровь до капельки; может тот стародавний испуг и выбелил Акулетту на
всю жизнь бледностью потомственной аристократки.
Мишка возрадовался, что долго уговаривать Акулетту не пришлось.
Звонил с Арбата, выскочив из "Риони", где мясники обедали; Володька Ремиз
брезгливо взирал, как убого потчуют обычный люд; ни трав, ни достойных
закусок, а сациви сплошь крахмал. Шашлык Шурфа и Ремиза отличался от
шашлыков за соседними столами, как ущербный месяц от полной луны. Ремиз
жил за Ботаническим садом, знал многих северян. Ключевые люди из "Космоса"
отоваривались у Володьки, причем, сам мясник завозил королевские шматки
вырезки по дороге; понятно, что в "Космосе" Ремиза обласкивали жарче, чем
любого шейха в пустынных песках затерянных эмиратов. Пропуск на конкурс
красоты, причислявший Ремиза, как и Фердуеву, к особам, передвигающимися
на машинах с серией СМД на красном номере, у Володьки уже имелся, как и
два других для друзей, счастливчиков Володька еще не определил, несколько
раз оглядывал Шурфа, будто видел впервые, решая, оделить Мишку двумя
пропусками или повременить.
Шурф неожиданно проявил интерес сам:
- Вов, у тебя хорошие концы в "Космосе"...
Ремиз подивился проницательности Шурфа, будто подслушал мысли, именно
теперь Ремиз, как раз усомнился, одарить ли Мишку или поощрить других.
Отношения с Мишкой складывались непросто: Шурф не посвящал Ремиза в
многообразные и тайные свои дела, вел себя дружески, но незаметно давая
понять, что между ним и Ремизом пропасть, переступить которую Вовке не под
силу; Ремиза корежило еще и от отчетливого понимания, что пропасть
действительно существует и вовсе не выдумка глумливого подкольщика Мишки.
Можно б выделить пропуска Пачкуну, пусть выгуляет Наташку, выведет в люди,
а то девка, кроме выручки и побелки потолка в снятой доном Агильяром хате,
ничегошеньки не видит; но Мишка тут же прознает, как же так, Ремиз
предпочел начальника другу по разрубочной? И тогда пиши - пропало, съест
Шурф с потрохами, как только он один умеет, изведет подколками и смешками
- накалять отношения не хотелось.
Шурф и впрямь, будто читал чужие мысли, пригнул Вовку к себе, шепнул
на ухо:
- Вов, тебе небось, обломился пропуск на конкурс красавиц, ты ж
главный в "Космосе", оберкосмонавт.
- Обломился, - сознался Ремиз.
Мишка темпа не терял.
- А мне, Вов, не обломился случаем?
Ремиз вспотел: Мишка пройдоха, никогда не знаешь в курсе он или берет
на понт, два лишних пропуска жгли, финтить с Мишкой опасно, Шурф при
показной доброте парень мстительный, подставит, когда ты и думать
забудешь, а бухнешься в ножки помощи просить, усмехнется, мол, выпутывайся
сам, паря, раз ты такой умник.
- Вов, заснул что-ли? - напирал Шурф, - мне, говорю, с дамой, не
обломились пропуска?
Ремиз треснул, упираться бессмысленно, Шурф все одно дожмет, а если
утаить и потом вылезет наружу - лишняя морока, отдувайся, дрожи и
прикидывай, когда Мишка засадит тебя в ж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113