Мало ли что с живым
человеком может приключиться, чтоб мальчонке все отошло, может, припомнит
когда Помрежа? И не думал, что припоминание это важно, а оказывается, все
имеет значение. Да, отказался! Да, не помогал! Такая жизнь, подрастет
поймет - а все же в судный час все, ради чего жил, все, что насобирал по
крохам, сбил в сметанный ком, все по закону отпишет сыну. Выходит, если
северные его порешат, по его прикидкам такого расчета у рыжего да лысого,
да их управителей никак нет, а на поверку разве проникнешь в чужие головы,
не успеет последнюю волю записать. Может пугануть хотят Фердуеву не на
шутку: вот глянь, средь бела-бела дня и не пацана сопливого, а умудренного
бойца спровадили к праотцам и все шито-крыто, все целы, а человека нет,
как не было. Сдунули, будто пуховую голову одуванчика. Не дурное
назидание, иногда бодрит упрямых да еще как, если все провернуть быстро,
без лишней канители. Огулять жутким событием - исчез человек - и... снова
затаиться, мол, сама думай далеко ли мы готовы зайти или поостережемся.
А если попросить насчет завещания? Засмеют расправщики, да и время,
время, где взять: нотариусы, печати, бумаги, сборы и черт его знает еще
что...
Брюнетку развезло, блондинка чем могла утешала напарницу, выказывая
всяческое расположение: тормошила, утирала, пощипывала...
Вот поди ж, Помреж ткнул вилку в прозрачность семужьей теши, вроде
никудышные девки, а одна за другую горой и не прикидывается, последнее
готова отдать, чтоб товарку взбодрить, а чуть что, с нее же норовит лишнюю
десятку урвать. Мол, Маня, купи привозное, от себя отрываю, из бутика, где
одевается дочь итальянского премьера, вот те крест! И половина жен членов
парламента. Васька скользнул безучастным взором по милицейской форме
сержантика, забредшего с улицы погреться и напускающего на себя вид
чрезвычайный, будто носителем наиважнейшей гостайны выступал в миг
внедрения под низкие потолки пивного заведения к жующим, валяющим дурака,
обмысливающим каждый свое, массам.
Может скандал учинить, дать в морду ни с того ни с сего, хоть вот
ближайшему лейтенантику-летчику, заварится свора, глядишь Помрежа
отволокут в отделение, вроде пламя и сбито, хоть на время. Трепать-то
легко, хоженый вариант да и не бесспорный, особенно обидно, если менты
взъярятся, а северяне и не имели ничего против Помрежа, может плевый
вопросик желали запустить и отвалить с миром. Показная выходка себя не
оправдывала. Маета. Васька обратил взор на девок.
- Приглашаю к себе... на ликер и все такое.
Девки икнули и кивнули разом, будто заводные куклы. Помреж поразился
гладкости их кожи, еще только поджидающей морщин и одинаковому блеску глаз
- все видевших и все готовых увидеть.
Все трое поднялись. Северяне проводили Помрежа и бабье охранение
взглядом настороженным, лысый ринулся вдогонку, прихватил Помрежа за
спину, потянул свитер на себя.
- Порвешь, черт! - озлился Помреж.
- Не боись, новый куплю. - Лысый шире Помрежа вдвое, шеей природа
мордоворота не побаловала, круглый шар головы почти без волос, не считая
достопамятного островка, издевательски напоминающего о былом волосяном
буйстве, точь-в-точь походил на желтоватый мяч и, похоже, просил, чтоб
нога в бутсах шибанула прямо по центру.
Милиционер крутился в двух шагах. Девки, привычные к мордобоям, не
торопясь подперли стены в ожидании представления: день задался,
пожрали-попили с халявным размахом, вечер и не родился, подманивая
грядущими возможностями, а тут еще мужики удила закусили.
Лысый оттащил Помрежа к стойке, отделяющей подремывающего
гардеробщика, неожиданно дружески шепнул:
- Мы ее не трогали.
- Кого? - не понял Васька.
- Хозяйку твою... Фердуеву. - Лысый, выяснилось, и улыбаться умел. -
С чего ей дурно стало? - Пожал плечами, тронул перстом волосяной островок.
Помреж прокрутил события вчерашнего дня: получалось его искали, чтоб
оправдаться? Но то, что Фердуева пребывала не в себе, Васька видел
собственными глазами, что скрутило ее до выплеска желчи, тоже видел, сам
держал хозяйку на руках, платок извел любимый, с монограммой-вензелем в
уголке, подарок Лильки Нос, вытащила сучонка платок из кармана
иноземельного вздыхателя.
Лысый расценил молчание Помрежа, как недоверие, а может скрытую
угрозу.
- Ваши могут подумать, что мы того... а мы ничего, поговорили и
только. Что, поговорить нельзя?
Помреж едва не расхохотался, еще вздумал отходить-скрываться по
коридорам, еще умолял щекастого дружка-пиворазливалу помочь - пара-то
рыжий да лысый вполне серьезная - а разрешилось все пшиком, тьфу! Тут уж
Помреж овладел событиями полностью, решил поманежить лысого
безответностью.
Девки с нарастающим разочарованием следили за мужиками, надежда на
драку таяла, обидно, не каждый день выпадает, к тому же настроились.
Лысый тронул Помрежа за вырез свитера, заботливо поправил ворот
рубахи, тихо зашевелил розовыми валиками потрескавших посредине губ:
- Понял? Ничего такого... а то ваши сдуру полезут в бутылку. Нам это
ни к чему.
- А "Белград"? - нашелся Васька, пусть, гад, принесет извинения по
полной программе.
Лысый закатил зенки: чего они, сговорились? Фердуева про "Белград",
этот туда же. Лысый допускал, что не в курсе, что его не посвятили в
предночную баталию у ресторана. Лысого призвали исчерпать вчерашнее
недоразумение, потому что Мишка Шурф после разговора с Помрежем и другими
двумя-тремя из Фердуевских соединений, отзвонил северным и предостерег:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113