Дурасников истово перечислял, иногда умолкая, будто припоминал давно
забытое, иногда набирая темп, а голос его вибрировал, изливая на понурые
головы цифры и объемы, и еще цифры, и даты введения в строй, рисуя картину
изобилия, ломящегося из будущего в настоящее.
Свекольноликий полковник открыл глаза, припомнил, видно, военное
лихолетье, высосавшее все страхи и спокойно перебил:
- Я не доживу!
Дурасников, будто на бегу споткнулся, подкошенный вражьей пулей,
вцепился в трибуну, воспользовался годами отработанным приемом, если не
спасительным, то дающим передышку для обдумывания положения и выработку
тактики:
- Не понял? - вежливо, но с потаенной угрозой уточнил зампред.
Полковник, видно, подремал на славу и восстановил запас сил:
- Не доживу я до торжества расширенной программы строительства
магазинов, извините-помилуйте.
- Ну отчего же? - великодушно усомнился Дурасников. - Вы мужчина в
соку, еще о-го-го... небось и дети есть и внуки, для них возводим.
Полковник разохотился поговорить:
- Дети-то что... я не про детей, они вот, может, доживут и то... я
про себя интересуюсь.
Дурасников знал два метода отбиваться: или злобный, попугивая и
жонглируя безотказными истинами, или играя в доброту. Выбрал последний,
улыбнулся, развел руками по-свойски:
- Универсам за парком через три года сдадим райпищеторгу. Разве не
дотянете? - Дурасников приглашал шутить. Полковник приглашения не принял:
- Не дотяну, рак у меня.
Зал охнул. Дурасников примолк, соображая, что пахнет паленым.
Молодец дед, возрадовался Апраксин, жмет масло из гада, врет про рак,
куражится? Или впрямь засела в старике червоточина, может, и смел от
безысходности?
Дурасников, как говорится, не первый год замужем, поднаторел в
хитросплетениях словесных схваток, смиренно воскликнул:
- Товарищи! Прошу понять меня правильно!
Встрял секретарь партбюро, полагалось помочь тонущему зампреду.
- Прошу не перебивать докладчика, вопросы после выступления.
Полковник извлек платок с полпростыни, отер блестящий лоб и сдал
позиции без боя. Апраксин зря восхищался им.
Дурасников сразу смекнул, что первый вал неприятия миновал, от духоты
и размеренной речи о расширенной программе народ впал в дремоту; сборище
входило в привычную колею, когда одни говорят, будто для себя, другие
слушают вовсе непонятно по какой надобности.
Зампред речь завершил радужно, но, не скрывая трудностей, обеспечил
высокоценный баланс самокритики и жизнеутверждения.
Опытным взором Дурасников, усевшись за стол, различил, что распирает
праведным гневом двоих-троих, не более и поскольку выпад полковника ущерба
не нанес и аудиторию не распалил, Дурасников решил, что вспышка всеобщего
негодования не грозит, а возможны лишь мелкие тычки и уколы, к чему он
давно приучен. Случалось с соратниками обсуждать выпады неуемных
правдолюбцев на собраниях, и чиновники весело смеялись, припоминая, как в
раже тот или иной борец за справедливость махал руками, исходил потом,
брызгал слюной, и человечишко этот - неужто невдомек, плетью обуха не
перешибешь - вызывал жалость и презрение.
Творожные страсти не достигли точки кипения, народ не волновался,
полковник утомился и снова впал в дрему, все вышло, как заведено, и
Дурасников, меж шепотами про творог, каменный хлеб и несвежее молоко,
прикидывал, чего напаковал ему Пачкун в картонную коробку, доставленную
Колей Шоколадовым, и, главное, есть ли там балык на подарки врачу и для
себя, и для банной подружки, подставленной Наташкой Дрын. Подружке
Дурасников обещал в бане пяток банок балыка, присовокупив царственное - не
вопрос, и теперь приходилось держать слово, данное существу на четверть
века тебя моложе; Дурасников уверял себя, что подружка истинно потянулась
к нему, и ее обмолвка насчет желания поменять комнату в коммуналке на
однокомнатную квартирку - всего лишь случайность, хотя было бы приятно
наведываться в однокомнатный рай малолетствующей, по меркам Дурасникова,
птахи.
Выражение десятков лиц в зале слились в одно кислосладкое и
полусонное, секретарь партбюро прослаивал выступление Дурасникова
подходящими разъяснениями, и зампред, компенсируя себе напряжение на
трибуне, окунулся в мечты.
И то сказать - сорок с хвостиком: возможностей все больше, желания
еще скручивают в жгут, а жена вдруг увяла, раздражает Дурасникова; контакт
с сыном истончился, как стертый медный пятак, и, похоже, вот-вот зазияет
дырой отчуждения. О работе смешно говорить... Работа Дурасникова,
заключалась в умении удержаться, обеспечить равновесие - способы
выравнивания крена значения не имели, тут, как нигде, ценился тысячекратно
жеваный-пережеванный в печати и на экранах конечный результат: или кресло
под задом или... коленом под зад, третьего не дано. Только успевай, лови
взгляды вышестоящих, знай истолковывай, по возможности, верно, не
угадаешь, пиши - пропало. Нервы Дурасников пережигал изрядно, но
постоянный колотун и опасения себя окупали. Кроме как к аппаратной службе,
он ни к чему не годился: руки словно глиняные, гвоздя не вобьет без крови
и крика, умишко сметливый, не без изворотливости, но маломощный, как раз
подходящий для аппаратной интриги.
...Расширенная программа даст населению района... бубнил из середины
зала, опираясь на клюку, закаленный сборищный трепач, и Дурасников вполуха
ловил пустые слова, перепевающие его доклад и придающие всему, что
умудрился сообщить Дурасников, еще большую тусклость и очевидную лживость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113