.. и огорошил: - Точно, пасет тебя
умник, дался ты ему, бедняга.
Дурасникова прошиб пот. Сволочь, Филипп, даже не пытается скрыть, что
ему пригвоздить коллегу в радость, однако помогать обречен из страха за
свою шкуру и для преподнесения урока, чтоб другие не повадились рыться в
неположенном.
- И что? - не утерпел зампред.
- Пугнуть его?
Дурасников сжался: вот оно что. Шмыгнул носом, времена опасные, если
что вылезет, не отмоешься.
- Пугнуть или как? - не унимался Филипп. - Тебе решать.
Дурасников мялся. Филипп мог вести двойную игру, мог даже записывать
их беседу. Свинья! - Кипел, негодуя, Дурасников.
- Так как пугнуть или погодить? - Филипп определенно блаженствовал.
Дурасников голоса не подал, лишь согласно кивнул. От Филиппа тактика
молчания не укрылась, блин лица дрогнул, как гладь воды, вспученная
подымающейся со дна массой. Филипп заискрился улыбкой, жутковато обнажая
десны.
- Выходит, я про пугнуть не боюсь спрашивать, а ты впрямую ответить
опасаешься?
И правда, Дурасников, пристукнул кулаком по столу, не рискнул бы
Филипп сто раз талдычить про пугнуть, если б шла запись. Нервы подвели,
задергался лишку. Дурасников напустил на себя обычное аппаратное молчание,
закаменел скулами, заиграл желваками.
- Пугни, - и на всякий случай добавил, - не слишком... так
предупредительно...
- Это мы сообразим, спасибочки за совет.
Зазвонил телефон. Филипп хватанул трубку, сразу напомнив безумием
свирепого взора голодного бульдога, однако на глазах оттаял и даже
кокетливо - Дурасников никак не ожидал - пролаял в трубку:
- Спасибо, не забыла, а я вот сам не помню, все в трудах праведных,
работы по горло. М-да кое-кто... у нас... еще порой, м-да... честно жить
не хочет. Или не может? - пошутил Филипп, рассыпавшись в топорных
комплиментах.
После болтовни по проводам Филипп пояснил: звонила привязанность, из
бывших, года три назад зароманились, поздравила с днем ангела. Филипп
запамятовал.
Дурасников терпеливо выслушивал вздор о похождениях Филиппа, про
прелести поздравлявшей, про ее хваткость, про умение проворачивать такие
дела, что твоему Пачкуну и не снились, неожиданно определил Филипп,
показывая, что связи Дурасникова с начмагом "двадцатки" ему ведомы.
Дурасников моргал, прикидывая, зачем ему все это, только обратил внимание
на отчего-то поразившую фамилию - Фердуева, попытался представить
обладательницу такой, а потом из глубин памяти всплыло: Пачкун упомянул
эту фамилию, а вот в какой связи не припомнить.
Филипп замолчал. Разговор иссяк. Хозяин кабинета умел показать
внезапную занятость, и недавнее душевное расположение ничуть не
гарантировало от вспышки грубости. Дурасников пожал короткопалую лапу,
глянул на толстые папки дел на столе Филиппа и вышел, уныло сознавая, что
и его подноготная описана и продыроколена.

В кривом переулке близ Арбата, в пятиэтажном доме с единственным
подъездом - облупленные квартиры, плюс дверь резного дерева - обреталась
подруга Наташки Дрын. Светка Приманка... Прозвище высвечивало с предельной
яркостью жизненное предназначение тоненькой, синеглазой девочки,
обезоруживающей постоянной готовностью расхохотаться.
Светка занимала комнатенку, заставленную фикусами от предыдущей
владелицы и коробками импортной радиоаппаратуры: магнитофоны, дискеты,
видики и мониторы складировались у Светки ее дружками, там же проводились
торги. Светка имела процент с реализации, а также возможность накалывать
жирных карасей, приобретающих вожделенные музыкальные ящики. Близость к
центру придавала жилищу Светки притягательность и желанность; за счет
купцов набивался холодильник, к тому же Светка редко оказывалась одна в
своем углу, а мужики мелькали перед глазами сотнями.
Освобождалась ото сна Светка в половине одиннадцатого, шлепала по
коммунальному коридору в ванную, облупленную, увешанную баками для
кипячения белья, стиральными досками ветхозаветных образцов, шлангами и
велосипедными колесами; рьяно чистила зубы и каждый раз любовалась
изразцовыми плитками, оставшимися с тех еще времен. До переворота.
Сине-зеленые изразцы уводили Приманку в иной мир, где себя Светка
представляла толстовской героиней вроде Анны Карениной, неизменно
окруженной ослепительными кавалерами, порхающей с бала на бал и вовсе не
помышляющей расстаться с жизнью. Да откуда и знать-ведать Светке про
паровоз и рельсы, если кроме школьной хрестоматии по литературе не
подвернулось ей ни единой книжки с тех пор, как Приманка хаживала в
коричневой школьной форме с черным передником и бантами, выкроенными
бабкой из тюля, что приволок дед трофеем из поверженной Германии.
Светка тщательно прополаскивала рот и тыкала в промежутки меж зубов
зубочистку: так велела врачиха. Напугала Светку до полусмерти
надвигающейся перспективой потери зубов. Потеря предстояла не скоро, но
живость описания - посыпятся зубы, как горох! - добила Светку и, не зная
за собой других достоинств кроме привлекательности для мужчин, Приманка не
на шутку озаботилась состоянием десен и счищала камень с зубов не реже
раза в год. Гинеколог и зубник! Более ничего не надо, думала Светка, и по
бережности отношения к собственному здоровью считала себя женщиной вполне
достойной.
После ванной Приманка завтракала и думала о жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113