Мишка распрямился, потянулся, с трудом изгнал чужака, привлек
женщину:
- Ну, куда ты поедешь? Позднота.
Гнев обессловил Акулетту - к отвержениям не привыкла - с
ненамазанными глазами беззащитна, слезы вот-вот окропят веки с неожиданно
короткими редкими ресницами. Белорозовый язык облизнул губы, подобралась,
нос заострился, рот прорезью залег над резко очертившимся подбородком.
Глаза хоть и без защитной брони подведенных ресниц, одним только
негодованием запали, потемнели, приобрели глубину и... осветили только что
стертое, без красок, лицо. Мишка не захотел отпускать гостью, усталость
сгинула, накатило дурманящее, кружащее голову, будто видел эту женщину
впервые.
- Провожать не надо. - Акулетта подцепила сумку.
Шурф не давал пройти в коридор.
- Не кипятись. Ну... сморозил, прости...
Ей нравилось, когда мужчины начинали пластаться - редкостное
наслаждение, горячечный огонь заворочавшихся страстей. Теперь я тя
поманежу! Акулетта резко отпихнула мясника и ринулась к выходной двери.
Мишка не препятствовал - всегда славился обходительностью с дамами - на
ходу набросил куртку и устремился по лестнице за Акулеттой.

Помреж не робкого десятка, и все же замер, будто невидимой нитью
притороченный к бледному пятну чужого лица за остекленением. Васька
отпрянул в глубь приемной, прижимая к груди конверт с деньгами. Пятно
перемещалось и находилось слишком низко для человека нормального роста:
либо ребенок, либо карлик.
Все длилось секунды.
Наконец, Помреж сообразил: после визита Лехи с конвертом, успел
защелкнуть задвижку стекляной двери, и сейчас за дверью, на коленях, по
ковровой дорожке ползла Лилька Нос.
Все длилось секунды.
Страх не успел настичь Помрежа, а когда Васька разобрался, что к
чему, озноб ужаса только и прибыл, заявил о себе потом и мелкой дрожью
пальцев.
Помреж бросился к двери, сбил задвижку, рванул с пола Лильку с лицом,
будто намазанным мелом, выбивающую дробь крепкими зубами.
Помреж еще не избавился от страха, молчал и только тормошил Лильку,
пытаясь успокоить себя и выбить из девицы, что пригнало ее сюда в
полуобморочном состоянии.
Лилька моталась в руках Помрежа, как ватная кукла, голова
раскачивалась в стороны, слюна сочилась из уголков рта.
Дар речи вернулся к Помрежу. Матюгнулся, зажал Лильку тисками
жилистых лап, приблизил лицо девицы, будто собирался поцеловать: в глазах
ужас. Увещевать? Не поймет! Васька придержал девицу с подламывающимися
ногами одной рукой, другой влепил ей три коротких пощечины. В затуманенных
глазах мелькнул проблеск сознания и угас. Васька примерился к еще одной
серии отрезвляющих ударов, когда Лилька, сглотнув, со странным клокотанием
вымолвила:
- Умер!
- Путаешь? - вяло, окунувшись в безнадежность, уточнил Помреж: ночь
сегодня выпала тягучая, бесконечная.
Лилька не ответила, потянула мужчину за собой. Васька плелся
обреченно: что теперь? Ворочать труп? Блажить? Рвать волосы? Разбудить
заснувших в блуде? Звонить в скорую, зачем? Или Фердуевой, будто хозяйке
удастся вдохнуть жизнь в обездушевшее тело? Васька брел по лестнице и
тащил за собой раздавленную выпитым и пережитым Лильку Нос, будто мешок,
волоком, расшибая ей в кровь колени, ударяя пальцы босых ног, обдирая кожу
бедер и локтей.
В холле Помреж врубил свет, предварительно задернув шторы. На кожаном
диване в объятиях спала пара, другая пара ночевала на сомкнутых
раскладушках в подсобке для измерительных приборов. Васька ткнул дверь в
подсобку, увидел, как кожа лба мужчины отчего-то покрыта копировальной
бумагой, и черный след тянется вниз к животу, будто мужчина промокал
подругу копиркой. Васька притворил дверь и вернулся в холл.
Кавалер Лильки покоился, раскинув руки на ковре - Христосик! -
посреди холла, чуть в стороне валялись одеяло, две подушки, простыня в
мелкий цветочек.
Васька опустился на колени, не понимая, что его раздражает: не вид же
покойника - отошедшие в мир иной и должны быть голыми; не бугрящееся
брюхо, не желтизна оплывших жиром боков, ни толстые складки над
промежностью, не рыжемедный лобок; и даже не багровый шрам со следами
редких швов. Раздражал Помрежа храп мужика на диване, храп взвивался до
верхней ноты, ухал в пучину хрипов и снова взмывал карябающим барабанную
перепонку воем. Помреж приложил ухо к сердцу умершего. Дьявольщина! Храпит
гад на диване, ни черта не разберешь, будто отбойным молотком долбит
затылок.
Помреж тронул умершего - еще теплый, не успел остыть; хорошо топят,
отчего-то пришло в голову. Васька содрогнулся от обыденности и
хозяйственной направленности раздумий даже в скорбный час. Глаза закрыты,
повезло, не то пришлось бы прикрывать собственноручно. Помреж набросил
одеяло на растекшееся квашней брюхо, подтянул отороченный край до самого
подбородка, но лица не накрыл, будто мертвому грозила духота под шерстяным
покровом. Помреж ползал на коленях - удобно, ковер мягкий и, если пригнуть
голову, волны храпа, будто прокатывались выше и не бередили слух.
Ползание по ковру неожиданно успокоило, отогнало дурное: ну, умер
человек... не убили же, никаких следов насилия, смерть неизбежна, а что
настигла здесь, в месте не подобающем? Так смерть выбирает место и время
визита по своему усмотрению; Васька повинится: пожалел подвыпившего
мужика, пустил переночевать, виноват - нарушил, бедолага взял да и
преставился;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113