Озлобились люди, но и по добру истосковались. Лютость
уже лютым невтерпеж. Похоже, новый век крадется после невиданного разгула
зла.
Апраксин слушал, помешивая ложкой протертую смородину, дотрагиваясь
до теплого бока керосиновой лампы, замечая, как с двух, запаленных для
уюта простецких свечей стекает воск, застывает кручеными горками на
посеченной ножами и временем клеенке.
Ночь над дачами устроилась вольготно, забив темнотой каждую щель,
накрыв чердаки с коньками, кроны разлапистых яблонь, зимующие кустарники,
заборы, подсобки, остовы парников, промороженные могильники клумб...
Сирена взвилась совсем близко и замерла в последнем вопле, накрывшем
друзей. Кордо заметил, как блики фар кареты скорой помощи сиганули по
столу, вскарабкались под низкий потолок и убежали из комнатенки на двор.
Водитель выскочил из кремового микроавтобуса. Кордо и Апраксин вышли на
крыльцо, набросив что попалось под руку. Скорая заплутала. Кордо толково
разъяснил, что пансионат, откуда поступил вызов, за рекой, а до реки
километра три через деревеньку, примечательную резной часовенкой,
приспособленной, конечно же, под амбар, за деревней мост однорядный, хотя
дорога двухрядка, там не зевай, смотри в оба, чтоб не влететь в лобовуху,
сразу за мостом, на взгорье - пансионат.
Скорая врубила сирену и, будто отталкиваясь душераздирающими звуками
от застывшего морозного воздуха, умчалась в темноту.
Терраса почуваевской дачи одиноко светилась над оголенными кустами,
черные стволы, выступая перед светящимся задником, отличались причудливыми
извивами, наростами и манерой вознесения ветвей ввысь. Походило на театр.
Декорация да и только, так часто случается на дачах, когда светящиеся
домики в безлюдье кажутся лишь случайно не разобранными и не сложенными в
каморки дня хранения хлама.
- Куда они там подевались? - Апраксин оперся о забор, всматриваясь в
тоскливую пустоту обезлюдевшей террасы.
- Звезды... - Кордо задрал голову. - Может галактисты смеются над
нами веками? Может вроде постоянно действующего театра сатиры мы? А?.. Как
человек ни крутится, какие религии примиряющие и справедливые не
выдумывает, а непорядок множится, зло ширится и это при очевидном
поумнении человека. Нелепица. Вот скажи мне... - Кордо повернулся к
Апраксину, впервые за вечер прорвало. - Откуда у тебя синяки и подтеки?
Честно?
Апраксин стер концом шарфа снежинки со лба, со щек, с подбородка,
предоставляя другу возможность лучше рассмотреть побои.
- Милиция отмутузила. А ты звезды... поумнение человека... Жратвы на
всех не хватает - вот беда.
Кордо не верил в закон, но и не допускал, что вот так, запросто,
среди бела дня...
- Милиция? - Переспросил с сомнением. - Может ряженые? Бандиты?
Подвернулся под горячую руку...
Апраксин давно усвоил: не глупые, образованные люди - наивны
донельзя, еще верят, еще не согласны, что закон - кулак и прозревают
всегда слишком поздно.
- На машинах милицейских разъезжают с номерами и рациями. Ряженые? -
И сам себе ответил. - В известном смысле... ряженые, и бандиты тоже.
- А за что тебя? - не унимался Кордо.
Вот она и есть наивность, обязательно причин доискиваются, будто
нельзя оказаться не к месту безо всяких мотивов, не пришелся ко двору - и
баста.
- Вообще-то не за что. Банк я, сам знаешь, последний раз брал лет
двадцать тому, малолетних не совращаю по лености и трусости, золотом не
торгую и видел-то его только на картинках.
- Врешь, - перебил Кордо, - а обручальное кольцо?
- Вру! Пойман. Выходит, за лживость побили, вот все и разъяснилось.
- А если серьезно? - Кордо привалился к забору, колья отпрянули,
предупреждая, что забор вот-вот завалится.
Апраксин выбросил вперед руки, пытаясь удержать убегающий забор,
успел-таки ухватить, потянул на себя.
- Если серьезно? Лег в узор. Так у них говорят. Я ни сном ни духом ни
о чем не знаю. Скрытные люди свои узоры вышивают из слухов, из донесений
агентов, из разных разностей, и картина возникает, и я, ничего не
ведающий, лег в узор. Понимаешь?
- Не совсем. - Кордо, как человек умственного труда, не без
раздражения признавался в непонимании.
- И я не совсем. Одно знаю, ступил на запретную территорию, чью, не
знаю, а они уверены, что я кручу, ловчу, не признаюсь, вот и урок, значит,
преподали. Не пойдешь же у них выяснять, за что? На смех поднимут, а то и
в психушку сдадут. Звезды... Да-а, насмотрелись звезды, эх выспросить бы
их, да молчат, будто тоже опасаются лечь в узор, не угодить тем, у кого
власть.

Время шло к полуночи, к хроноразделу между субботой и воскресеньем.
Заведение Чорка затихало. Иностранные машины с красными и желтыми номерами
развозили хозяев, чаще в сопровождении лиц слабого пола и сильного
характера, не предполагающего пожизненного прозябания в безденежье.
Чорк покидал остывающую от гульбища палубу последним. Во дворе, у
машины техпомощи с проволочным стаканом на телескопической ноге, возились
двое в куртках, на тарном ящике упокоилась пузатая сумка.
Чорк подошел к деловито снующим вокруг машины мужчинам, кивнул и
двинул к своей шестерке - на скромном экипаже прибывал на службу,
новехонький сааб-турбо, записанный на отца жены - ветерана, спал в теплом
гараже. Не то, чтоб Чорк боялся слежки или не хотел роскошью иномарки
будить лихо, еще в пятидесятых годах, когда ворье предпочитало не
светиться, усвоил от отца:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113