Серьезный разговор перебил?
– Ты нам никогда не мешаешь, а разговор у нас один и тот же, – сказал Бирюков.
– О Теплоухове?
– И о его знакомых девушках.
– Про баб всегда интересно поговорить, – Медников покосился на Тимохину. – Ты, Лена, тоже любишь эту тему?
– Нет, Боря, не люблю.
– Зря брезгуешь. Наши медички, когда время позволяет, могут с утра до вечера перемывать косточки местных ухажерок. Какая у какой мужика отбила, какая и сколько раз с чужим мужем переспала, а кто из них и днем переночевать умеет. Очень увлекательный, сексуально-детективный разговор получается. А осведомленность о любовных похождениях у наших бабенок прямо… сокрушительная.
Тимохина, улыбнувшись, сказала Голубеву:
– Вот с кем тебе надо поговорить о загадочной женской душе.
– Русскую «Госпожу Бовари» собрался писать? – удивленно повернулся к Славе Медников. – Флобера хочешь переплюнуть?
– С классиками трудно переплевываться, – усмехнулся в ответ Слава. – Хотел у Лены узнать логику женского поведения, а она говорит, что одинаковых женщин не бывает. Каждая ведет себя по-разному.
– Лена права. Женщины – товар штучный. Чего ты ими заинтересовался на старости лет?
– Вика Солнышкина и подруга ее потерялись.
– Подруга – это грузиночка, которая учебник Вике в больницу приносила?
– Да.
– Считай, что она нашлась.
– Опять разыгрываешь?
Медников посерьезнел:
– Играю я только в подкидного дурака с соседями. А зашел в прокуратуру, чтобы сказать: полчаса назад грузиночка в аптечном киоске поликлиники купила упаковку берлидорма, процокала каблучками к автобусу на конечной остановке у больницы и уехала. Меня заинтересовало: отчего такая сочная молодка пользуется снотворно-успокоительным лекарством? Не смерть ли Теплоухова ей спать мешает?.. О чем и поспешил вам доложить.
Голубев уставился на Бирюкова:
– Игнатьич, эти таблетки перед сном часто глотает Вика Солнышкина. Значит, она где-то здесь, в райцентре, но боится выходить на люди и командировала за лекарством Кавазашвили.
– На приеме у врача грузиночка не была? – спросил судмедэксперта Бирюков.
– Нет, не была. Я своими глазами видел, как она вошла в поликлинику, поднялась на второй этаж к аптечному киоску и, купив таблетки, удалилась.
– Не обознался?
– Обижаешь, гражданин прокурор. Таких привлекательных грузинок в райцентре больше нет. Я запомнил ее с первого раза, когда с учебником к Вике прибегала. Потому сегодня и заинтересовался ею, как только увидел.
– Почему она именно в поликлинику пришла?
– В других аптечных точках райцентра берлидорма нет.
– Спасибо за ценную информацию.
– Чего там, пустяки.
– Не скромничай, Боря. Честное слово, ты молодец, – весело заговорил Голубев. – С тобой приятно общаться. Каждый раз, если не рассмешишь анекдотом, то хорошей информацией порадуешь.
– Как говорил у нас в институте Павел Иванович, жизнь смешнее анекдота, – пробурчал Медников.
– Старый профессор, любивший иносказательно задавать вопросы?
– Нет, молодой доцент. Политэкономию преподавал. Немного заикался. Тоже большой оригинал был. На лекциях – заслушаешься, а на экзаменах – ухохочешься. Особенно, когда начинал отвечать Сева Каганицкий – студент-пройдоха из нашей группы. Лекции парень слушал в пол-уха, но на зачетах всех педагогов убаюкивал словонедержанием. Одного Павла Ивановича никак не мог очаровать. Слушает тот, слушает Севину словесную молотьбу, потом вдруг: «Каганицкий, сколько п-пчела меду дает?» – «Смотря какая пчела, Павел Иванович», – мигом изворачивается Сева. Доцент показывает волосатый кулак: «Вот такая!» – «Такая, Павел Иванович, не знаю». – «Единственный вопрос, на который вы ответили п-правиль-но». Осенью пошел Сева на переэкзаменовку к доценту домой и, как всегда, начал искусно плести лапти. Доцент вроде бы одобрительно покивал и говорит: «Каганицкий, я недавно баян купил. Можно, п-пока вы отвечаете, п-поиграю?» – «Конечно, Павел Иванович, можно!» – радостно согласился Сева, рассчитывая, что под шумок зачет будет обеспечен. Взял доцент музыкальный инструмент и, вперив глаза в клавиши, начал одним пальцем давить «Во саду ли, в огороде». Сева молотил, молотил – выдохся. Доцент словно удивился: «Все, Каганицкий?» – «Все, Павел Иванович». – «Х-хорошо я играю?» – «Отлично, Павел Иванович!» – «П-приходите еще раз послушать…»
Бирюков, Тимохина и Голубев засмеялись.
– Смешно… – с упреком сказал Медников. – А Севе было не до смеха. Так и не осилил парень политэкономию. Отчислили за неуспеваемость из института.
Дверь кабинета неслышно приоткрылась. Заглянувшая секретарь-машинистка виноватым голосом проговорила:
– Извините, Антон Игнатьевич. Из Новосибирска приехала Алла Аркадьевна Солнышкина. Просит, чтобы вы срочно ее приняли…
– Пусть минуту подождет. Сейчас мы закругляемся, – ответил Бирюков.
Дверь тут же закрылась. Голубев, поднимаясь, сказал:
– Побегу в медучилище и в общежитие загляну. Авось перехвачу там Кавазашвили. Попутно предупрежу дежурного милиции на железнодорожном вокзале, чтобы смотрел в оба и, если Нино попытается улизнуть из райцентра на электричке, притормозил девоньку.
Вместе с Голубевым из кабинета вышли Тимохина и Медников. На пороге тотчас появилась Солнышкина. Как и в прошлый раз, одета она была скромно, без дорогих украшений. По-прежнему от нее исходил приятный аромат импортных духов, но лицо заметно изменилось. Вместо обаятельно-улыбчивого стало тревожно-растерянным. Под глазами появились темные круги, а в уголках глаз – морщинки, будто цветущая женщина сразу постарела на несколько лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68