Затем он стал размышлять, что произойдет, если он попытается сбежать. От новых попыток его удерживал элементарный страх. Он не желал снова испытывать мучительную физическую боль, невыносимое ощущение обреченности, неизбывный ужас, которыми хлестал его кнут Внутреннего Голоса. Уже от одного воспоминания желудок судорожно сжимался.
Нет, он не готов снова пройти через это, и собственный замысел с бутылочкой поразил его глупостью и неосмотрительностью. Может, как-нибудь потом. На настоящий момент максимум, на что у него хватит смелости, — это на прогулку.
Он спускался по лестничному пролету между вторым и третьим этажами, когда она появилась на площадке. Он чуть было не столкнулся с ней — с женщиной, которую он повстречал прошлым вечером.
Сначала она на мгновение оцепенела, затем выдавила из себя уже знакомую ему улыбку:
— Здравствуйте, гражданин!
— Привет, — ответил он. Затем выпалил: — Я собираюсь прогуляться. Не хотите со мной?
Улыбка исчезла, и она уставилась на него в упор.
Он стоял под ее оценивающим, измеряющим взглядом. Казалось, она взвешивает риск, пытается оценить, проверка это или ловушка. Может ли она ему доверять? Осмелится ли?
Все это читалось у нее в глазах, и он был рад, когда это прочел. Это было первое человеческое проявление, сознательное волеизъявление, показавшееся из-за фасада безликой механической покорности.
— Да, — наконец проговорила она.
Они вместе вышли из корпуса.
Ночь была прохладна, а город тих. Слишком тих. Затемнение еще не наступило, но на суровых фасадах небоскребов темнело больше окон, чем горело. Ветерок с реки доносил сладковатый запах. Транспорта на бульваре не было. Людей — тоже. Слишком поздно.
— Когда он исчез? — спросила она после того, как они молча прошагали приличный отрезок пути.
— Кто исчез?
— Внутренний Голос.
— Он не исчезал.
Она остановилась и поглядела на него:
— Вы просто этого еще не осознали. Он исчез.
Он пожал плечами:
— Я еще не пытался сделать ничего антисоциального.
— А что вы сейчас делаете?
— Я не знал, что вечерние прогулки запрещены.
— Они не запрещены. Нет необходимости их запрещать. Никто не делает того, что выбивается из распорядка дня. Слишком рискованно. Вы этого не знали?
— Нет, — ответил он. — Я здесь новичок.
— Изгой?
— Да. Если это значит «иностранец».
— Изгой — значит человек без Внутреннего Голоса. Внутренний Голос еще не во всем мире есть.
Интересно, как там обстоят дела во внешнем мире и какую часть планеты подчинил себе Внутренний Голос. Экран не передавал никаких новостей. Ничего кроме бесконечной пропаганды по поводу производственных достижений и перевыполнения норм.
— А вам известно что-нибудь об Изгоях? — спросил он.
— Ничего, — ответила она. — К нам достоверные новости уже давно не поступают.
— К кому это — «к нам»?
Она вновь двинулась с места.
— К людям, потерявшим Внутренний Голос.
— Значит, не все находятся под контролем?
— Нет, не все. — Она хмуро взглянула на него исподлобья. — Но можно считать, что все. Нас так немного. Вот вы, например. Хотя до сих пор об этом не знали.
— Откуда вам известно, что в вас нет Внутреннего Голоса?
— Потому что я могу делать, что пожелаю. Например, гулять по вечерам, брать добавку еды, не смотреть на экран, если не хочу. Я теперь почти уже и не смотрю.
— Ничего удивительного. Чудовищная дрянь.
Она улыбнулась:
— Вот видите? Если б вы его не потеряли, вы бы не могли так сказать.
Он покачал головой:
— Желал бы я, чтобы вы оказались правы. Но они меня только позавчера накачали этой гадостью. Разве такое могло произойти не столько быстро?
— Никто не знает. Большинство неприспособленцев теряет Внутренний Голос ближе к двадцати годам. Тогда же это и со мной произошло. Сейчас мне двадцать шесть. И меня до сих пор не поймали.
— А есть опасность, что вас могут обнаружить?
— Да, конечно. Такая опасность всегда существует. Но к ней привыкаешь. Дело в том, что даже когда Внутренний Голос молчит, с привычками не так-то легко расстаться. Я никогда не совершала по-настоящему антисоциальных поступков. Так, по мелочам.
Они завернули за угол и побрели по направлению к реке.
Он спросил:
— Почему Внутренний Голос не всегда срабатывает?
— Этого тоже никто не знает. Мы думаем, что с ним, как с инфекцией, справляются защитные системы организма. Может, у неприспособленцев защитные системы работают лучше, чем у большинства людей.
— Ну, это, наверно, как некоторые люди самопроизвольно излечиваются от рака?
— Да, возможно.
Они дошли до небольшого парка на берегу реки и присели на скамейку. На воде волнистыми дорожками отражались огни с другого берега. На реке не видно было ни лодок, ни барж. В другом мире здесь находился промышленный город, а в этом — его место занимал унылый административный центр.
— В хорошую погоду я часто прихожу сюда по вечерам, — сказала она. — Мне нравится наблюдать за течением реки. Она откуда-то берет исток и куда-то уходит, далеко отсюда. Мне нравится думать, как я сяду в лодочку и спущусь по воде, вниз по течению. Из лодки я не выйду. Буду ловить рыбу, загорать и весь день бездельничать.
— Чем вы занимаетесь?
— Сижу и с утра до вечера стучу по клавиатуре. Ввожу данные, затем прошу компьютер их обработать, а он выдает мне в ответ всякую информацию.
— Да, веселенькая жизнь. Скажите-ка мне вот что. Сколько еще здесь неприспособленцев?
— Я знакома с двумя, но их больше. И не спрашивайте меня об их прозвищах и омникодах, потому что я вам еще не достаточно доверяю. Может, вы — Внутренний Голос.
— Вы хотите сказать, что я могу оказаться полицейским агентом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70