Тяжело дыша, он остановился в его тени. И почувствовал себя
счастливым: над ним нависла высокая каменная колонна, украшенная резными
изображениями. Михаил, Иосиф и Гавриил. Святая Дева с Младенцем, которому
поклонились и вол, и осел, и простой пастух. Мужчина с горечью подумал,
что и сам когда-то собирался стать таким вот простым пастухом, каким был и
его отец, и отец его отца. Пристальный взгляд мужчины скользнул к
венчавшему колонну заключенному в круг распятию. В душе зазвучал шепот
слепого священника. Здесь. Не в Лох Дерг и не в Скеллиг Михаэль. Здесь, в
Кашеле. Под заключенным в круг крестом, который Патрик освятил трижды,
наделив добродетелью и благодатью до Страшного Суда. В нем твоя
единственная надежда.
Глаза мужчины лихорадочно, отчаянно прощупывали подножие креста,
отыскивая подходящее местечко. Вот! Треснувшая мраморная плита - возможно,
она некогда покрывала алтарь.
Он яростно взмахнул мотыгой. Лезвие вгрызлось в крошащийся
известковый раствор. Во все стороны, запорошив мужчине глаза, полетели
куски кремня, известка, пыль.
Всадив ржавую мотыгу в щель, которую выкопал под плитой, он налег на
черенок. Мотыга не шелохнулась. Мужчина навалился всем телом. Плита
медленно-медленно, со скрежетом приподнялась, открыв темное пространство.
В глазах мужчины снова вспыхнула надежда. Все было, как он и надеялся.
Древняя гробница-алтарь. Сражаясь с мотыгой, он сумел подпереть плиту.
Он коротко взглянул на предмет, беспомощно лежавший у него на ладони.
Предмет напоминал камень. Безобидный камешек. Детскую забаву. Глядя на
Него, мужчина начал смеяться, потом всхлипывать. Вой попавшего в беду
зверя, горестный плач древнего кельта - вот что рвалось с потрескавшихся,
распухших губ. Потом с жалобным хныканьем, которое наполовину было
молитвой, мужчина втолкнул Его в Его новое жилище. Дар Святому. Патрик
Могущественный мог удержать Его - у Патрика была сила, была власть.
Мужчина молил Святую Деву, чтобы прежняя сила не покинула святого.
Он убрал мотыгу, и мрамор с глухим стуком вернулся на прежнее место,
где покоился сотни лет. Мужчина посмотрел на запад. Небо там уже почернело
от круживших над землей пожирательниц падали, ворон. За ними не был виден
красный покачивающийся диск солнца, который скользил в окутанный лиловым
туманом Шеннон.
Он стоял, готовый в любой момент обратиться в бегство, и, дрожа с
головы до пят, следил за мраморной плитой. Ждал. Прислушивался.
Надеялся...
Потом он услышал. Звук, которого боялся больше всего на свете. Звук
этот означал, что Он зашевелился, чрезвычайно медленно возвращаясь в
темноте склепа от сна к отвратительной жизни. Мужчина проиграл. Рискнул и
проиграл. Священник ошибался. На земле не было достаточно могущественной
силы. Мужчина закрыл глаза, покорившись неизбежному, страшному, плачевному
финалу, ожидая, что сейчас мраморную плиту отшвырнут в сторону, как
подхваченную ветром соломинку.
Однако ничего не произошло. Шевеление, сухой змеиный шорох
прекратились. Мужчина открыл глаза и тупо уставился прямо перед собой, не
смея надеяться. Он ждал. Но из-под креста больше не донеслось ни звука.
Через некоторое время он понял, что одержал верх. И расхохотался, как
безумный, подвизгивая, вознося свое ликование к небесам, больше не обращая
внимания на то, что кто-то может его услышать. Спускаясь с холма, он
смеялся, пел, пританцовывал на бегу, и эхо его исступленных восторженных
криков блуждало среди разрушенных стен и молчаливых могильных курганов
давно забытых младших королей.
Но высоко на холме, под крестом, что-то лежало, выжидая. Оно ждало,
что принесут с собой столетия. Однажды познав ожидание, оно готово было
ждать снова.

1
Трудно сказать, в какой момент мир Энджелы начал меняться. Возможно,
контакту предшествовали некие предзнаменования. Может быть, какой-то
дальний уголок ее сознания почуял подступающий ужас и пытался ее
предостеречь.
Гостиница была старой. Огромная, величественная, построенная в
двадцатые годы из красного кирпича, она располагалась в живописном уголке
Дублина. Вестибюль был отделан дубовыми панелями, но в начале шестидесятых
к зданию добавили два новых крыла. Половину этажа в одном из них и
предоставили съемочной группе. Поздно вечером 29 июля Энджела Кейси, сидя
в кресле у себя в номере, пыталась рассортировать сделанные за день
рабочие заметки о последовательности съемок. Шон Киттредж, ее любовник,
спал, зарывшись головой в подушки. Остальные члены группы - Робин, Кенни и
их помощники - спали дальше по коридору. Энджела взглянула на часы, дала
себе еще пять минут, и тут услышала жалобный крик. Едва слышный.
Горестный. Одинокий. Кошка. Определить, откуда доносится звук, Энджела не
могла. Ниоткуда конкретно он не шел. Может быть, кошка была в самой
гостинице.
"О Боже, надеюсь, это не на всю ночь", - подумала она.
Она напряженно уставилась в свои заметки, но мучившая ее проблема не
давала сосредоточиться. Вдобавок у Энджелы устали глаза - она с трудом их
фокусировала. Подвергнув пристальному изучению не поддававшуюся
расшифровке цифру - восьмерка или тройка? - она со вздохом выбрала тройку.
Какого лешего. Все равно никто не узнает. Она нетерпеливо перевернула
страницу и опять услышала кошачий крик. Теперь он доносился как будто бы
откуда-то с улицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89