А почему ты меня об этом спрашиваешь?
Джой набрала побольше воздуха и шумно засопела.
– Потому что я… потому что… да нет, просто так. Пустяки, в общем.
Абуэлита остановилась.
– В чем дело, Фина?
Она схватила внучку за запястье. Короткие толстенькие пальцы бабушки оказались на удивление сильными.
– Gatita, pajarita, что такое? Рассказывай!
– Ну, потому… – Джой еще раз набрала побольше воздуха и разразилась сумбурной тирадой по-английски. – Потому что вправду существует другой мир, другое место, и я там была! Там есть сатиры, и фениксы, и двухголовые змеи, и еще там есть единороги, Абуэлита, только они называют себя Старейшими, и они создают музыку, она исходит от них, и это ни на что не похоже, так что я даже не знаю, как тебе это объяснить! И там есть люди, которые живут в воде, и можно пробыть в том мире долго, как я, а здесь никто даже не заметит, что ты уходил. Мне это не приснилось, Абуэлита, и я ничего не выдумываю – честное слово! Это место называется Шей-рах, и я была там!
Абуэлита насмешливо вскинула руки, показывая, что она сдается.
– Socorro, despacio, помедленнее, помедленнее, Фина! Я – старая женщина и не поспеваю за тобой, когда ты так тарахтишь, – Абуэлита рассмеялась, но глаза ее остались совершенно серьезны. – Расскажи мне об этом, Фина. Только медленно. И по-испански.
В тот день они обошли маленький парк не три раза, а куда больше, но даже не заметили этого. Последний круг они проделали в молчании. Внезапно тишину нарушил чей-то вопль:
– Миссис Ривера! Миссис Ривера!
Джой подняла голову и увидела, что со стороны площадки для гольфа к ним спешит одна из служащих «Серебряных сосен».
– Mierda! – выругалась Абуэлита. – Совсем забыла про эту дурацкую проверку! Вечно им надо знать, когда мне будет угодно подняться с постели!
Она помахала рьяной служащей, потом повернулась, нежно приложила ладони к щекам Джой.
– Слушай меня, Фина. Мне надо подумать над твоим рассказом. Мне просто нужно немного подумать. Понимаешь?
Джой кивнула. Абуэлита продолжила:
– Это место, этот Шей-рах, – ты там случайно не видела где-нибудь твоего Abuelo Рикардо? Нет? Ну ладно, неважно. Абуэлита еще раз помахала рукой и крикнула:
– Мы уже идем, seсorita Эшли! Не бегите так! А то доведете себя до сердечного приступа и вас положат в одну палату со мной!
Шли дни. Джой исправно посещала школу, довольно прилично ладила с родителями, когда те бывали дома, периодически ссорилась со Скоттом, иногда уходила ночевать к Би-Би Хуанг, несколько раз в неделю работала в магазинчике Папаса и завела привычку внимательно смотреть в глаза уличным музыкантам, бездомным мужчинам и женщинам и полубезумным, нетвердо держащимся на ногах нищим – которых, если верить постановлениям муниципалитета, в Вудмонте не было. Никого из Старейших она больше не встретила, но и отделаться от этой привычки тоже не могла.
Индиго не возвращался. Джон Папас сновал по магазину. Он сделался непривычно раздражителен, вел с кем-то длинные телефонные разговоры по-гречески и часто исчезал после этих звонков. Еще он часто отрывал Джой от хозяйственных работ, чтобы устроить ей импровизированный урок музыки, и постоянно повторял:
– Пиши, пиши, тебе надо записать все эти штуки, которые ты слышала там, в том месте. Что толку слышать, если не можешь это записать?
Джой старалась, как могла, запоминая трезвучия, септаккорды, переходные тона и диатоническую шкалу, но ей казалось, что все эти слова, числа и даже клавиши пианино имеют так мало отношения к той музыке, которой она дышала в Шей-рахе, что девочка часто роняла руки и пулей вылетала из магазина, так хлопнув дверью, что старые оконные стекла принимались дребезжать. Но на следующий день она неизменно возвращалась. Кроме этого магазинчика, существовало лишь одно место, куда Джой хотелось бы пойти.
Но она боялась попытаться попасть туда еще раз. По мере того как дни шли, а Индиго все не показывался, Джон Папас все чаще спрашивал у Джой:
– Тебе не приходило в голову посмотреть – может, ты сможешь снова найти это место, эту Границу? Ну, понимаешь – просто посмотреть.
Джой кивнула, оторвавшись от нотной тетради.
– Приходило. Я постоянно об этом думаю.
Джон Папас, поправлявший анкерный стержень в грифе гитары, отвел глаза и пробормотал:
– Ну, может, тогда тебе стоило бы попытаться… Хуже от этого никому не станет.
– Мне, – сказала Джой. – От этого может стать хуже мне. Я прохожу мимо того угла каждый божий день – дважды в день, – и каждый раз я думаю: «Ну ладно, вот сегодня, на этот раз я сверну, пройду квартал или полквартала и окажусь в Шей-рахе. Вот сейчас, сейчас вокруг появится Шей-рах, и музыка, и Старейшие, и все остальное». Но я так и не сворачиваю туда. А вдруг я пройду по этой улице, но так ничего и не случится? Не появится ни Границы, ни Шей-раха – просто ничего? Я этого не выдержу, мистер Папас. Я предпочитаю не знать – понимаете?
Джой не плакала, но ей казалось, что в глазницах у нее сейчас не глаза, а холодные тяжелые камни.
– Да, – отозвался Джон Папас. Голос его звучал глухо и невыразительно, но он положил руку на плечо Джой. – Да, я понимаю, Джозефина Анджелина Ривера. Но жизнь для того и дана человеку, чтобы узнавать. Так лучше, поверь мне. Я-то знаю.
Мгновение спустя старый грек нерешительно добавил:
– Этот парнишка, Индиго, – может, ты там его встретишь…
Джой взглянула на него. Папас продолжал:
– Можешь сказать ему: Папас собирает деньги. Немного времени – вот все, что мне нужно. Запомнишь?
– Запомню, – ответила Джой и стряхнула с плеча руку Папаса. – Я помню, что вы хотите его рог и ничего больше вас не интересует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46