— На две, — был ответ. — Только ты и я. Очень советую приехать.
Это было уже интересно.
— И когда же мне приехать?
— Лучше всего немедленно.
Квартира Гати опять выглядела необычно, но по-другому. Свалка была устроена только в одной комнате, все же остальные поражали пустотой. В них сиротливо жались к стенам лишь несколько отдельных предметов меблировки. Видимо, я застала конечную фазу переезда.
— Ну? — от порога бросила я.
Взяв меня за руку, Матеуш провел в коридорчик перед кухней. В коридорчике у раскрытого встроенного шкафа стоял стул.
— Влезай на него, —приказал Матеуш. Я послушно влезла.
— Что видишь? — спросил Матеуш.
—Пустой шкаф, —ответила я.
— А что нужно увидеть?
Матеуш немного растерялся, потом стукнул себя по лбу.
— Ну конечно же, я забыл, что ты ниже меня ростом! Подожди минутку.
Он кинулся в комнату, я крикнула ему вслед:
— А мне так и стоять на стуле?
— Нет, если хочешь, пока можешь слезть. Из комнаты Матеуш принес три толстых тома энциклопедии, смерил меня внимательным взглядом и два положил на стул один на другой.
— Ну, теперь снова влезай!
— Ты что, спятил? — возмутилась я. — Стул и без того шатается, а тут еще книжки разъезжаются. Ты пригласил меня для того, чтобы я сломала себе ногу? Или руку?
— Ничего с тобой не случится, я подержу стул.
Да влезай же!
Пришлось взобраться на два тома энциклопедии. Они вроде не разъезжались, но на всякий случай я схватилась рукой за полку в шкафу.
— Ну, что теперь видишь? — взволнованно допытывался Матеуш.
— То же самое — пустой шкаф. А что я должна увидеть? Скелет или нечто сверхъестественное?
— Не остри, отвечай, что видишь. Ведь должна же ты что-то там увидеть!
Прямо на уровне моих глаз я видела полку, покрытую клеенкой. Верхнюю полку шкафа, совершенно пустую.
— Вижу пустую полку, — доложила я. — Покрытую клеенкой. Может, это памятник старины? Я имею в виду клеенку. Довоенная, должно быть.
— Все правильно, — радовался внизу Матеуш. — И полка, и клеенка. А теперь присмотрись к ним внимательней.
Я выполнила приказ и только теперь заметила утолщение посередине полки. Вроде она посередине была немного толще.
— Слушай, на полке что-то есть!
Матеуш не отозвался, но в его молчании чувствовался триумф. Недолго думая, я оторвала клеенку, приколотую кнопками, нащупала под ней какую-то доску и извлекла ее. Вроде обычная доска. Повернула ее другой стороной и остолбенела на своем стуле.
Долго так стояла я на двух томах энциклопедии, не в силах отвести взгляда от портрета цыганки в красном платке на голове. Матеуш молчал рядом.
— Ты думаешь, она была там все это время? — спросила я, решившись наконец сойти со стула.
— Уверен. И мне очень интересно знать, кто же ее там спрятал.
— Не Гатя, факт. И вряд ли ее мать.
— Как же тебе удалось ее обнаружить?
— Исключительно из-за лени. Шкаф надо было опорожнить, не хотелось тащить из комнаты стремянку, а надо было убедиться, что на верхних полках ничего не осталось. Я подставил стул и, поскольку мои глаза оказались как раз на уровне верхней полки, заметил утолщение под клеенкой. А если бы я стоял на стремянке, глядел бы на полку сверху и ничего не заметил.
Я понимающе кивнула. Довоенная клеенка была слишком толстой, чтобы простым прощупыванием можно было под ней что-то обнаружить, ведь доска с «Цыганкой» была не толще полутора сантиметров.
Доску мы отнесли в кухню и положили на стол, над которым свешивалась яркая лампа.
— А теперь рассмотри ее внимательно, — приказал Матеуш. — Я уже рассматривал, на полку спрятал специально для тебя, чтобы не объяснять, каким образом нашел.
Я самым внимательнейшим образом изучила столь долго разыскиваемый предмет искусства. Цыганка как цыганка, старое лицо, все в морщинах, резкие, характерные черты. На голове красный платок, на шее несколько ниток бус. За цыганкой вдалеке просматривались горные вершины. Картина не показалась мне выдающимся шедевром, но я не специалист, могла и ошибиться, поэтому осторожно поинтересовалась:
— И что, ты считаешь это выдающимся произведением искусства?
Матеуш, как всегда, был осторожен в оценках:
— Может, я чего-то не понял, но шедевром живописи портрет не назовешь. Ничего особенного я в нем не вижу.
— Ты же специалист!
— Вот именно, и должен бы распознать выдающееся произведение искусства, а вот не распознаю. Ума не приложу, чем он так дорог Гате. Самый заурядный портрет, даже, я бы сказал, ниже среднего уровня.
— В таком случае остается две версии, — предположила я. — Либо на портрете изображена одна из основательниц рода Гати, либо это их фамильная реликвия. Может, портрет написал собственноручно Гатин папа или Гатина мама.
— А может, сама Гатя?
— Ну нет, для Гати это было бы слишком хорошо. У нее никогда не было таланта к рисованию. Я с ней училась вместе четыре года, мне ли не знать? Рисунок еще так Сяк, а вот масло ей решительно не давалось. К тому же здесь голова, с головами же у Гати были самые большие трудности, они у нее не получались, какой бы техникой она ни пользовалась. Да нет же, это не Гатя писала. И не стала бы с таким остервенением искать реликвию, ею же созданную!
— Ну так я тебе скажу, что ни Гатин папа, ни Гатина мама кисти в руках не держали. Впрочем, Гатя не из тех, кто вообще ценит фамильные реликвии. Тут что-то другое.
Мы посмотрели друг на друга, потом на цыганку, потом опять друг на друга. Потом я вытащила из сумки свою лупу, Матеуш принес свою, и мы долго молча сопели над портретом, изредка сталкиваясь головами.
— Посмотри, — сказал Матеуш. — Кажется, это подпись художника. Мне совершенно незнакома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90