Чтобы закончить характеристику Доминика, следует еще добавить, что с виду это был абсолютно нормальный человек, никто бы при общении с ним не заподозрил каких-либо патологических склонностей, а внутри – ну прямо пуп земли. А Марта должна была оборачивать этот пуп лебяжьим пухом.
И при всем этом Марта была несчастнейшим созданием. Сколько раз приходилось видеть ее сердечные страдания на моем собственном диване! Я лишь диву давалась, с чего так человек мучается? Мои попытки добраться до ее серых клеточек всегда оканчивались неудачно, рациональные доводы отскакивали, словно горох от стенки, взывание к разуму оставалось безответным. Нет, разум ее действовал, ничего не скажу, но в человеке одно дело – разум, а другое – все остальное.
Так что в личном плане Доминика я не любила. В служебном он меня вполне устраивал.
Теперь о Бартеке. С ним я познакомилась еще до того, как мы с Мартой задумали сериал. Он, Бартек, достался мне по наследству от кого-то из знакомых, когда у меня возникла потребность в хорошем графике. Бартек был отличным сценографом (художник-декоратор – основная его специальность), дизайнером и графиком. О его связях с телевидением я узнала позже, как раз от Марты, так что, когда Марта время от времени для собственного успокоения вспоминала о любящей душе Бартека, я по крайней мере понимала, о ком идет речь.
Ну вот, а теперь случилось нечто ужасное, мой труп непонятным образом смешался с Домиником и каким-то посторонним трупом, и приходилось срочно разбираться во всей этой путанице.

– 4 -

Звонок от Аниты я восприняла как дар небес.
Она позвонила мне из Копенгагена, сразу как прилетела, по пути из аэропорта домой. И сообщила потрясающие вещи.
Мы с Анитой почти одногодки, она всего на два года моложе меня, так что можно нас считать одним поколением, значит, тоже хорошо помнила времена не столь давние. Однако, будучи журналистом и разъезжая по всему свету, Анита располагала большими, чем я, возможностями, имела доступ к закрытым для меня тогда источникам информации, преимущественно с внешней стороны. С внутренней, польской, я и сама как-то справлялась, даже ее снабжала своими сведениями. Вот, скажем, совершенно секретные материалы прокуратуры, недоступные ей, у меня валялись по всему дому. Зато в отличие от меня Анита прекрасно разбиралась в политике.
– Некий Пташинский Константин, – без предисловий сказала она в трубку. – Могу с тобой поговорить, пока стою, как раз мост поднимают, так что обойдусь без второй руки. Это тебе о чем-то говорит?
Насчет моста говорило, потому как в Дании приходилось бывать неоднократно, дорогу из аэропорта в город я знала прекрасно, поняла, что Анита едет из Амагера в центр, а между островами проплывает какой-то корабль, вот мост и подняли. Но ведь Анита наверняка спрашивает не о копенгагенских транспортных развязках.
Долго я не молчала, память всегда служила верно, вот и теперь сверкнуло воспоминание.
– Чертовски много говорит! – ответила я, одновременно стараясь припомнить, сколько времени уходит на подъем моста и его водворение на место, то есть сколько времени мы сможем пообщаться. – Как же, Красавчик Котя. И названную тобой фамилию слышала, только с Красавчиком не связывала. Для меня кличка и фамилия обозначали разных типов. А Красавчика убили у тебя над головой.
– А, так ты уже в курсе! – обрадовалась Анита. – Уверена, что совсем убили? В смысле, насмерть?
– Никаких сомнений.
– Мне тоже так показалось. Не знаешь, он не был в свое время приговорен к смертной казни? Этого мне тогда не удалось установить.
– Был, железно. Приговор приведен в исполнение теоретически и на бумаге.
– А практически?
– А практически нет, и не задавай глупых вопросов, того и гляди мост сведут. А раз ты видела его живого…
– Наоборот, и ты тоже подтвердила, что он мертв. Если же приговор тогда не был фактически приведен в исполнение, знаю почему. И поэтому догадываюсь, кто его кокнул теперь. И за что.
Отчаянно жестикулируя, я велела Марте поднять вторую телефонную трубку. Она поспешно схватила ее и замерла не дыша.
– За что – и я догадываюсь, – сказала я. – А вот кто?
– Увы, мотив один, исполнителей же давнего приговора может быть много. Придется кое-кого отловить и порасспрашивать. Но не сейчас… Не дергайся, пока только пополз вверх.
Я словно наяву видела копенгагенский мост. Ага, значит, у нас есть еще немного времени.
– А как ты про него узнала? Я, например, просто ошиблась номером.
– Да и я благодаря ошибке. Вошла в лифт и первым делом кинулась к зеркалу – только что выскочила из косметического кабинета, так хотелось еще раз проверить, все ли в порядке. А лифт начал подниматься, значит, вызвали. Повернулась к двери, гляжу – светится кнопка, мне показалось – моего этажа, потом пригляделась – нет, двадцать третьего. Не успела я нажать свой, как лифт остановился, двери раздвинулись, и передо мной два громилы держат под ручки нашего Котю. Громилы уставились на меня, я на них, но поскольку нажала-таки свой этаж, двери лифта закрылись и он спустился этажом ниже. Холера, проплывает…
– Ну так быстренько договаривай. Тех, что держали, опознала?
– Совсем незнакомые морды молодого поколения. Но ты меня знаешь. Проследила за ними. На другом лифте съехали в гараж, в подвале.
– А Котя?
– Подделали под пьянчугу, такого, знаешь, после мордобоя…
– Во сколько ты их видела?
– Когда вернулась… погоди-ка, уже после полдвенадцатого, может, без двадцати двенадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101