развенчать насквозь коррумпированное наше телевидение. Спохватилась, когда забрела совсем в другую область, и в отчаянии остановилась. Звонок у двери я восприняла как избавление.

– 8 -

Младший инспектор Цезарь Блонский.
Меня и все окружающее красавец окинул столь молниеносным взглядом, что я заметила его лишь благодаря своему многолетнему детективному опыту.
– Одна я, одна, – успокоила я полицейского. – Моей напарницы нет, дети проживают в других местах, и по преимуществу отдаленных. Бокал красного вина я выпила исключительно в приступе творческого отчаяния, так что, если желаете мне соответствовать, придется и вам хлебнуть, иначе я возвращаюсь к компьютеру. А поскольку я еще в юности узнала, что представители следственных органов просто обязаны быть людьми общительными, надеюсь, вы не откажетесь составить мне компанию.
Как известно, с возрастом более-менее нормальный человек становится терпимее, но, похоже, в данный момент мой возраст куда-то подевался, и это наверняка было очень заметно со стороны.
– С удовольствием выпью бокал красного вина, – ответил прекрасный Цезарь, прямо совсем как нормальный человек, а не пень бесчувственный. – И вообще все, что пани ни пожелает.
Эх, нет у меня помоев и даже мыльной воды, в которой я мочила ногти, делая маникюр. Интересно, как бы он отреагировал, предложи я ему в бокале настой горьких травок для улучшения пищеварения? Жаль, ничего такого в доме не найдется. К тому же этот человек вдруг, ни с того ни с сего, показался мне даже симпатичным. А почему – пока не понимала. Грустно и даже как-то покорно он попросил:
– Пожалуйста, расскажите как можно подробнее о том, что вы видели тогда в "Мариотте". И о чем вам рассказала ваша датская подруга Анита Ларсен. Не стану скрывать от пани, что мы с ней беседовали, хотелось бы сравнить ваши показания.
Признаюсь, уже давно я не испытывала такого удовольствия, любопытства и волнения, как теперь, услышав эту просьбу, и слово в слово, не пропуская даже запятых, повторила рассказ Аниты, включая и мост на Амагере. Полицейский слушал с глубоким вниманием, а во мне крепло убеждение – я тоже узнаю от него что-то интересное для себя. Не обязательно что-то полезное для нашего сценария, но уж интересное точно. От Красавчика Коти всего можно ожидать, даже и после его смерти.
– Я уверен, – проговорил младший инспектор, причем искренность из него била прямо гейзером, – что пани Ларсен нам и половины того не скажет, что может сказать вам. И тем не менее вы обе… так и быть, уж скажу, хотя полицейские во всех странах придерживаются одного принципа – никому не доверять. Но, учитывая тщательную проверку прошлого вас обеих за многие годы… когда совершенно ясно, что человек ни разу не был замечен ни в чем предосудительном… когда не причастен ни к каким преступлениям…
– …когда человек столь глуп и легкомыслен, – в тон ему продолжила я перечень собственных достоинств.
– …когда человеку можно довериться и попросить о помощи, – не моргнув глазом закончил он. – Признаюсь пани, очень тяжело оказалось беседовать с паном Гурняком.
Называется, открыл Америку! Я с трудом удержалась от язвительного смеха и тоже не моргнув глазом заметила:
– В свое время Константин Пташинский был замешан во множестве всевозможных махинаций и преступлений, так постарайтесь разузнать, кто с ним тогда имел дело, кроме пана Гурняка. Вдруг окажется более легким собеседником?
Прекрасный Цезарь одарил меня прямо-таки императорской улыбкой.
– Именно об этом я и хотел спросить пани. Будьте так добры!
И я изо всех сил принялась вспоминать, интенсивно и честно.
Красавчик Котя… Бега… С кем он там, на ипподроме, общался? С кем шушукался? Нет, к черту, на ипподроме шушукаются совсем о других вещах, надо вспомнить скорее уж о том, что происходило у меня в собственном доме. Да, было что-то, мельком проскользнуло… думай, вспоминай… Вот оно! Так и знала, надо опираться на зрительную память, она меня не раз выручала. Видела вроде бы незнакомую фамилию прокурора в деле Пташинского, молодой, первый год работал, помню, Божидар еще ворчал, дескать, доверили молокососу столь сложное дело. Фамилия, никак не вспомню фамилию… вроде такая, совсем простая, овощная. Картошка?.. Буряк?.. Фасоль?.. Горох?..
– Грохольский! – заорала я страшным голосом.
Нет, мой Каменный Гость не подскочил от неожиданности, не расплескал вино, остался сидеть спокойно, но в одном его глазу промелькнула искра, помереть мне на этом месте! Наверняка фамилия Грохольский для него что-то значила. Я же принялась вспоминать вслух:
– Этот Грохольский был совсем свеженьким прокурором и вообще-то не имел права самостоятельно вести дело… если не ошибаюсь, он не выступал в суде, а только участвовал в расследовании. И что-то там напортачил… А пан Гурняк потом усиленно старался отравить ему жизнь, мне говорил, что большая сволочь этот Грохольский, разумеется, не прямо так говорил, а давал понять. Сейчас ему должно быть около пятидесяти, может, немного меньше. Был бабником. А больше ничего не помню.
– И на этом спасибо. Так пани уверена, что он работал по делу Пташинского?
– Абсолютно. Его фамилия так и стоит перед глазами, я ее сотни раз видела в материалах дела. Правда, самого его на том дурацком процессе не помню. С Божидаром мы на эту тему не говорили, да вы и сами знаете – из него клещами слова не вытянешь.
– Да, – кивнул полицейский, – чрезвычайно сдержанный собеседник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101