– И ты…
– Тоже спустилась на лифте в гараж, сама понимаешь, выезд из него только один.
– И что?
– Уже начинают пропускать транспорт. Записывай, "пежо", серебристый металлик, WXF169T, и второй, комби, кажется "мерседес", с замазанными окнами, тут за номер не ручаюсь, но вроде WGW528X. Темно-зеленый.
Умница Марта схватила валявшуюся на столе ручку и записала номера замеченных Анитой машин на каком-то обрывке бумаги.
А Анита продолжала:
– Если же они сообразили подержать Котю в гараже и вывезли позже, то считай пропало, я ждать не могла. Или, может, раньше, успели до меня, но сомневаюсь. А номера этих машин я записала лично. Ты тоже его узнала?
– Конечно. Надо сказать, он мало с тех пор изменился, прибавилось немного морщин – и все. Даже не полысел, паршивец!
– А должен был отрастить бороду и покрасить волосики, – рассудила Анита. И добавила:
– Хотя зачем? Столько лет безнаказанности, совсем распоясался.
– И такие покровители…
– Ага, это еще не все! – спохватилась Анита. – Утром в номере, что прямо над моим, обнаружили какой-то совсем другой труп, меня расспрашивали, но мне было не до них, боялась опоздать на самолет. Второй труп я по дороге вспомнила, но сейчас опять забыла его фамилию. Ну все, поехали. Кончаю. Не исключено, что я еще кое-что заметила, но сейчас не могу говорить. Позвоню позже. Привет!
Я положила трубку, Марта тоже. И всполошенно поинтересовалась:
– Что это было? Начала я не слышала. Что значит – давний приговор? Опять история, прошлые времена? Ты все понимаешь?
Я кивнула задумчиво, размышляя о своем.
– В принципе понимаю. Этот Константин Пташинский…
– Погоди. Какой Константин Пташинский?
Я сообразила, что с Пташинского Анита начала, так что пришлось Марте вкратце пересказать. Марта была потрясена.
– И кто же этот Пташинский?
– Бандит. Самый настоящий. Я его знала, так сказать, в двойном плане.
– Бандит? И ты его знала? Странные же у тебя были знакомства.
– Так я же сказала – в двойном плане, внешность его была мне знакома, сто раз видела его на ипподроме. Кто-то обмолвился о нем, назвав Красавчиком Котей. А с другой стороны, в силу личной близости с прокурором была знакома с материалами по делу какого-то преступника, но не знала, что он и Котя – одно и то же лицо. Вот теперь Анита меня просветила. А Пташинский был той еще пташкой. Еще в ранней юности, не достигнув и двадцати лет, был посажен в тюрьму за разбойные нападения. Отсидев, опять принялся за свое, а поскольку уже был рецидивистом, его приговорили к высшей мере за шесть убийств. Минимум шесть, остальные не удалось доказать. Зато были доказаны другие преступления – грабежи, разбойные нападения и, главное, хищение государственного имущества в особо крупном размере.
– Ты шутишь? – не поверила Марта. – Главное преступление – хищение государственного имущества, а не убийство шестерых человек?!
– Такие были времена, такие статьи в уголовном кодексе. Государственное имущество было в те годы чем-то вроде священной коровы, а он покусился не просто на несколько килограммов мяса или масла, не магазин грабанул, а государственный банк! Ну и какие-то расторопные менты его повязали. А надо тебе сказать, что в то время милиция еще серьезно относилась к своим обязанностям, не то что теперешние демократические полицейские. Подельники его сбежали, Котя на суде бил себя в грудь – дескать, знать не знаю, кто такие, случайно затесался в компанию этих подонков, так, от нечего делать. Однако с помощью неопровержимых доказательств его приперли к стенке, уже не мог отпираться, что он главарь шайки, но сообщников так и не выдал, твердил одно: подобрал случайных людей среди бывших уголовников, назвать их при всем желании не может.
– Ты что мне лапшу на уши вешаешь? – обиделась Марта.
– Какая лапша? Я привожу на память его показания на суде, цитирую, так сказать.
– Ну нет, всухую я не могу такое слушать! У тебя есть еще пиво?
Вернулась с пивом, уселась, и я продолжала просвещать ее. Знакомила с делом Пташинского, попутно понося на чем свет стоит тогдашние нравы и законы.
– Красавчик Котя так никого и не выдал, взял всю вину на себя. Поначалу громкое дело постарались замять, перестали о нем извещать общественность, процесс шел своим ходом, но уже без чрезмерной рекламы. Это теперь у нас журналистов хлебом не корми, дай тиснуть материальчик погорячее. Самые заурядные происшествия у них – "сенсация". Тогда же цензура не зевала, прессу держала в ежовых рукавицах, телевидение тем более, так что о процессе Пташинского вскоре все забыли. А я знала. И приговор – вышка – тоже помнила. И что его привели в исполнение на бумаге, а не на деле, – точно знаю.
– Откуда?
– Потому что вращалась тогда среди прокуроров, один из которых был в то время моим спутником жизни. Ты что, пропустила мимо ушей?
Не все сохраняет память, но события выдающиеся, а тем более ужасные, запечатлеваются в ней навечно, независимо от твоего желания. С прокурором, который якобы присутствовал при исполнении приговора Пташинскому, я в тот самый день играла в бридж. В обществе других работников юриспруденции, в том числе и моего тогдашнего хахаля. Разумеется, бриджа в обществе юристов я бы не запомнила, в бридж тогда мы играли часто, но тут меня удивило, что вот этот прокурор сел за карточный стол после того, как при нем каких-нибудь полчаса назад казнили человека. Видела я одного такого, присутствовавшего при смертной казни, так он не только в бридж не мог играть, но вообще ни на что не годился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101