.. И вообще, с милицией лучше не связываться.
По-моему, это какое-то семейное дело, только немного подозрительное...
- Вот, черт! - сказала заинтригованная Люцина. - Кто-нибудь из вас
знает Ольшинского?
- Нет, - ответила я за всех. - Зато ты знаешь Менюшко.
Люцина оживилась.
- А вот и знаю, да будет тебе известно! Как пить дать, я это имя
слышала, причем здесь, в этих местах. Мне тогда было шестнадцать лет...
- Никакого Менюшко тут никогда не было, - решительно остановил ее
Франек.
- Ну и что? А я слышала...
- А хор ангельский ты не слышала? - ядовито поинтересовалась Тереза.
- Столик у тебя по полу не прыгал? Духи тебе не являлись?
- Духи нет, только призрак. Я всегда его вижу, вот он, сидит за
столом...
- Слушайте, они опять подерутся, - забеспокоилась тетя Ядя. - Я бы не
видела ничего серьезного, если бы за ваш счет не убивали чужих людей...
Опять заговорили одновременно все. Связь нашей семьи с убийством
казалась туманной, но, тем не менее, что-то в этом было. Какая-то мрачная
тайна, касающаяся нашей семьи. Тереза жутко разволновалась, моя мамуся
стала выдвигать предположения, достойные попоны прадеда, Люцина подошла к
вопросу по деловому:
- Хорошо еще, что у всех есть алиби, - констатировала она с
удовлетворением. - Пятнадцатого мы все были у Яди на именинах, а эту
жертву убили как раз пятнадцатого вечером. Нам никак было не успеть.
- Ты могла нанять убийцу, - предположила я.
- Почему я? Мне не мешает, когда труп носит мой адрес!
- Так что, может, я? - немедленно обиделась Тереза.
- Вы действительно не можете серьезно подумать? - упрекнула их тетя
Ядя.
- Как это? - удивилась моя мамуся. - Мы и так все время думаем...
Франек пережидал в терпеливом молчании. Он заглянул в кувшин, вылил в
него остатки молока из ведра и оперся о дверной косяк.
- Вообще-то, я кое-что знаю, - неожиданно объявил он.
Стало тихо и все на него уставились. Тетя Ядя машинально подняла
фотоаппарат, как будто это кое-что, которое знал Франек, необходимо было
запечатлеть.
- Что ты знаешь? - поинтересовалась Люцина.
Лицо Франека приняло обеспокоенное и озабоченное выражение:
- А я и сам не знаю, что я знаю, - признался он неуверенно. -
Кажется, какая-то семейная тайна. Понимаете, это было так. В самом начале
войны, третьего или четвертого сентября, в тридцать девятом году, сюда
приехал какой-то тип. Он поговорил с отцом и отдал ему какое-то письмо.
Конверт. Я тогда был маленький, только девять лет исполнилось, и увидел
все случайно. Вы же знаете, что мои старшие братья погибли, один на
фронте, другой партизанил. У отца тоже срок подходил, войну он пережил, но
чувствовал себя все хуже. Он страшно жалел, что остался только я,
несовершеннолетний - в случае чего, сам не справлюсь. Пару раз он
собирался мне что-то сказать, но все откладывал, ждал, пока я постарше
стану. Только перед самой смертью, а мне тогда уже двадцать стукнуло, он
выдавил из себя, что у нас есть какие-то сбережения. Я понял, что это он
про тот конверт. А потом он почти не разговаривал, слишком долго ждал,
пока я вырасту. Я узнал только одно: пока жива мать тетки Полины, нельзя и
слова сказать. Мне это показалось странным, я думал, он бредит, какое
отношение к делу имеет эта старуха, которую я и в глаза не видел. Тем
более, она к тому времени и умерла...
- А вот и не умерла, - вставила Люцина. - Она умерла только в
пятьдесят четвертом году.
- Да что ты? - удивился Франек. - Значит отец не бредил? Ну, тогда не
знаю... Из того, что он тогда говорил, я понял, что усадьбы пропали - все
национализировали, но самое важное надо отдать. Что отдать и кому -
понятия не имею. Я потом искал этот конверт, чтобы оттуда хоть что-то
узнать, но он потерялся, до сих пор не найду. Мне это было важно, потому
что отец заставил меня поклясться, что я все сделаю как нужно, а я даже не
знал, что надо делать. Я спрашивал, но отец все время повторял: "тут,
тут", - и больше ничего. Теперь вы знаете все, что знаю я. Из-за матери
тетки Полины я думал, что это касается вас, и вы что-то знаете...
Он замолчал и с надеждой смотрел на нас, мы, в свою очередь, как
бараны уставились на него. Моя прабабка при жизни была особой довольно
неудобной, это знали все, но кто мог подумать, что она добавит нам забот и
через двадцать лет после смерти?!
- Ничего себе! - очнувшись сказала Люцина. - Впервые слышу и ничего
не понимаю!
- А твоя мать? - беспокойно спросила Тереза. - Она тоже ничего не
знала?
- Совсем ничего, отец говорил со мной наедине. Ни про какую тайну она
не знала. Умерла ровно десять лет назад...
- А что за усадьбы национализировали? - вдруг заинтересовалась моя
мамуся.
- Не знаю. Наверняка не наши. Отец вроде бы управлял каким-то чужим
имуществом, это до войны было, я плохо помню. Старший брат дома почти не
бывал, он где-то там сидел и управлял - как только вырос, стал помогать
отцу. Я слышал, что он сторожит что-то чужое. После войны, как видно,
этого чужого не стало, потому что отец занимался только нашим хозяйством,
значит, чужое и национализировали. Вот и все. Больше я ничего не знаю.
Он оторвался от косяка, подошел к окну, выглянул во двор, затем
уселся в кресло. Ему, вероятно, полегчало, он избавился от тяжести, одарив
нас этой удивительной тайной. Он передал всю информацию и наконец-то может
успокоиться.
- И все это время ты ждал, пока мы приедем? - недоверчиво спросила
Люцина.
Франек пожал плечами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80