Вздумал Матеуш меня зазорными словами укорять, за великую себе обиду посчитал адорацию мне со стороны графа Дембицкого, будто тот «как приклеенный подола твоего зеленого платья держался». Ну и держался, что с того? Кнутом его, графа, отгонять? Так в свете не принято. И только вволю покричав и мужа до хрипоты доведя, я призналась, что мне граф Дембицкий как прошлогодний снег.
А на балах варшавских благодаря нашим рысакам замечательным и изумрудам императорским провозгласили меня царицей бала, и натанцевалась я так, как не отплясывала и во времена своего девичества.
Ну вот и конкретное замечание об императорских драгоценностях. Матильда ездила за ними в Блендов. А вот что с ними сделала потом? Оставила у себя или отвезла обратно в Блендов? Да, чудесные сокровища действительно существовали, сомнений нет. По спине пробежали мурашки. Сокровища, предназначенные ей, Юстине, самой старшей правнучке. И что, до сих пор лежат где-то спрятанные? Или пропали? Ведь была же она в Блендове, глупая, не сообразила как следует осмотреть тамошнюю библиотеку. Почему, последняя кретинка, только сейчас удосужилась дочитать дневник до этих прямых указаний? Почему не прочла прабабкиного дневника еще до войны?
А ведь считала себя умной и рассудительной, в противоположность глупой и легкомысленной Хелене. Ха-ха, тоже мне умница! Да Хелена по сравнению с ней – гений!
Упреками делу не поможешь, это Юстина прекрасно понимала, но и не упрекать себя не могла. Только она одна во всем виновата, а ведь благосостояние стольких людей было в ее руках! Несколько дней Юстина сокрушенно ела себя поедом, все у нее валилось из рук, никак не могла восстановить душевное равновесие. Даже прибегла к радикальному средству: спустилась в кухню и, вынув из холодильника бутылку хорошо замороженного яжембяка, опрокинула сто граммов, не смущаясь присутствием Гортензии и Гени.
– Что с тобой, дитя мое? – в ужасе вопросила Гортензия, потрясенная видом пьющей Юстины.
– Должно быть, все из-за тех дел, что творятся у пани Барбары, – предположила Геня. – Тут любой запьет.
Яжембяк свое действие оказал, у Юстины перестало шуметь в ушах и сжиматься сердце, и она решила – ни за какие сокровища не признается родным в своей оплошности, пусть она идиотка, дебилка, кретинка последняя, прекрасно, но это ее личное дело, не обязательно родне об этом знать. Потерять свою репутацию самой рассудительной в семействе? Ну уж нет, такого она просто не вынесет. Надо что-то придумать, что-то предпринять, может, еще не поздно? Конечно, заниматься этим следовало сразу после войны, в сорок пятом, а теперь, когда прошло двадцать лет, когда здание там столько раз ремонтировалось и перестраивалось… Ладно, главное – спокойствие.
– Давление у меня упало, – объяснила она свои сто грамм. – Так что там стряслось у тетки Барбары?
– Никто толком не знает, – почему-то таинственным шепотом отвечала Гортензия. – Заперлись и никому не открывают. А Феля в кухне плачет. По телефону нам сказала.
– Но они хотя бы живы?
– Живы, наверное, потому что время от времени какие-то стуки слыхать.
– А что по телефону говорят?
– Ничего не говорят, к телефону они не подходят, только одна Феля.
– Так надо туда поехать! Что же вы!
– Меня не пустят, – захлюпала носом Гортензия. – Мне и ехать нечего.
– Я поеду. Меня впустят. Или насильно ворвусь к ним в квартиру. А вдруг этот Антось совсем спятил и силой удерживает там Барбару и Фелю?
– Как же, так Барбара и позволит себя насильно удерживать, – сразу перестала хлюпать Гортензия. – Но мне кажется, лучше туда послать мужчину, Болека или Людвика. Некстати все наши дети повыезжали… Может, Юрочку вызвать?
– Где вы сейчас Юрочку разыщете, он ведь в вечных хлопотах по хозяйству. Нет, поеду сама. А парадную дверь мне Феля откроет, позвоню ей, что еду.
– На чем же ты поедешь?
– На машине, на чем же еще.
– А ты не пьяная после яжембяка?
Юстина, уже успевшая позабыть о ста граммах, честно прислушалась к своему внутреннему состоянию.
– Да нет, совсем трезвая. Еду!
Знаменитый «мерседес» семейство со временем превратило в два «вартбурга». Одним пользовался Людвик, другим – Юстина. Барбара благодаря своему Антосю располагала более престижной маркой, у нее под окнами стоял «вольво».
Предупрежденная по телефону о визите, зареванная Феля ожидала под дверью и открыла после первого же треньканья звонка. С радостью приветствуя Юстину, Феля шепотом сообщила, что господа с самого утра заперлась и, должно быть, вовсе не ложились. Ночью что-то делалось, она не знает, что именно, сама-то вздремнула, а потом ее какой-то непонятный шум разбудил, и гости все враз ушли, а ведь обычно выходили поодиночке. Она утром наладилась, как обычно, порядок в комнатах наводить, так не тут-то было, двери на ключ запертые, а пани через дверь крикнула, чтобы шла прочь и голову не морочила. И еще велела никого в квартиру не впускать, никому не открывать, только через цепочку посмотреть, если кто явится. И в таком положении Феля до сих пор сидит, только кухней пользуется да еще маленьким туалетом и каморкой, что при кухне, а все остальное на запоре. Слава богу, в кухне второй телефон, хоть своим можно позвонить.
Юстина уселась в кухне на стул и принялась обдумывать услышанное. Неужели придется впутываться в партийно-преступно-политические махинации Антося? Ни в жизнь! Тогда что, ждать, пока само все объяснится? Проголодаются и сами выйдут?
– А еда у них там какая-нибудь имеется? – спросила она у Фели, перебивая на полуслове ее монотонные причитания.
– Еще сколько! – был ответ. – Я им целый буфет холодных закусок приготовила, и кофе, и чай, а чайник большой на электроплитке всегда стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116