Я курила сигарету за сигаретой и таращилась в темноту, пока перед глазами не поплыли круги.— Так недолго и косоглазой стать, — буркнула я водителю, сопереживающему мне уже всей душой. Он обернулся ко мне.— Знаете, у меня тоже в глазах рябит. Далековато стоим. Но ближе нельзя, обнаружим себя.Он снова уставился в темноту и вдруг глухо вскрикнул:— Атас! Кто-то вышел!— Где?— Вон там! Глядите, ноги! Вон у того сугроба маячат!И правда, на фоне снежного заноса темнела мужская фигура, вышагивавшая туда и обратно.— Что это он делает? — удивился водитель. — Решил в такую пору размяться?— Ждёт машину, наверное, она опаздывает. Знать бы, тот ли это тип, который мне нужен.— Теперь-то уж не разглядите, темень вон какая.— Ну ладно, подождём и мы.Спустя несколько минут из-за угла вынырнула “Варшава” и подрулила к подъезду. Тёмная фигура вскользнула в неё, и машина покатила прочь. Мы двинули следом, как только она скрылась за углом.Опустевший в такую пору город — не самое идеальное место для слежки. Но я и так знала, куда они едут. Приблизились мы к ним лишь на Замковой площади. Вырулили на Свентоянскую и обнаружили, что они сворачивают в Запецек.— Вот черт, — забеспокоился таксист, — вкруговую, что ли, собираются ехать?— Держитесь прямо и тормозните на Рынке! Выскочила я почти на ходу. Осторожно выглянула в Запецек и с облегчением перевела дух. Вон они! Стоят. Вот будет потеха, если из машины выйдет совсем не тот. Но потехи не было. Из машины показалась знакомая фигура. Я смело двинулась за ним, благо на ногах были сапоги на микропорке, запомнила дверь, которую он открыл собственным ключом, подождала, пока на третьем этаже не загорелся свет. Надо отдать ему должное, немало в его словах было и правды…Вот теперь можно и домой ехать. Усевшись в такси, я открыла сумку, чтобы вытащить сигарету, и вдруг сердце у меня ёкнуло. Проклятие, нет кошелька! Я тут же вспомнила, что оставила его вместе со всей наличностью у себя на работе, на столе. А на счётчике у таксиста — девяносто восемь злотых. Господи, спаси и помилуй!Я оцепенела с сигаретой в руке и полным сумбуром в голове. Так, с кошельком у меня полный порядок, у нас на работе ценные вещи не пропадают, но что мне делать с такси? Не могу я сыграть злую шутку с водителем, когда он обслуживал меня с такой самоотверженностью. Хоть из-под земли, а деньги раздобыть надо…Увы, единственный человек, которого я могла потревожить по этому вопросу без ущерба для себя, — это номер триста тридцать шестой… Я знаю, он в Варшаве, недавно снова объявился…— Поехали на площадь Варецкого, — твёрдо скомандовала я. — К гостинице “Варшава”.В старом полупальто, со сбившейся причёской, с косматой шапкой под мышкой я, наверно, выглядела в интерьере отеля довольно нетривиально. В регистратуре меня встретили с большим подозрением.— В час ночи вы хотите человека разбудить? — воспылала администраторша праведным негодованием.— Ничего страшного, этот человек ко всему привычный, — любезно парировала я и набрала номер.— Это ты? Говорит Иоанна. Слушай, я здесь внизу, в регистратуре, умоляю тебя, спустись ко мне и захвати с собой пятьсот злотых.— Дорогая моя, что случилось, горит, что ли? А завтра нельзя?— Нельзя. Я понимаю, ты уже лёг спать, но у меня нет другого выхода. Не одевайся, передо мной ты можешь показаться хоть в пижаме, хоть в кальсонах. Только вьмеси мне поскорей полтыщи!— Хорошо, сейчас спущусь.Я знала, что могу на него рассчитывать! Перед его появлением я попыталась причесаться, но краше от этого не стала. Вдобавок ко всему вспомнила, что надо что-то сунуть швейцару, который не спускал с меня глаз.Ждала я совсем недолго. Жилец номера триста тридцать шестого сошёл вниз в рубашке, брюках и ботинках. Я уставилась на него во все глаза, что не помешало мне спросить:— А ты не подкинешь мне на чай ещё пять злотых?— Что-о? — изумился он, и внезапно мы с ним разразились дружным хохотом. Он уселся рядышком со мной и сказал:— Вот тебе пятьсот злотых, только признайся честно, что ты ещё учудила?Все мои детективные мытарства мигом выветрились у меня из головы. Такси тикало себе счётчиком на площади Варецкого, а я все смотрела на моё горе горькое, сидящее рядом в белой рубахе, и чувствовала, что больше ничего на свете мне не нужно, пропади все пропадом. И я, безмозглая дура, хотела найти на него клин? Бесполезно, От этих голубых глаз нет никакого спасу…— Пожалуйста, выдай утром швейцару пять злотых за то, что я пользовалась его дверью, — попросила я на прощание.— Хорошо, не беспокойся. Успеха тебе. На следующий день я возобновила свои розыскные труды. Узнать номер машины оказалось плёвым делом. Хуже обстояло с номером телефона.Я решила снова подключить Весе.— Весе, — сказала я, — он трубку бросил или как? Неужто ты это дело так и оставишь?— И не подумаю, — с лету подхватил Весе. — Честь повелевает мне сражаться до победного конца.Позвонили мы около полудня. Женщина, взявшая трубку, попросила подождать и вернула его уже из раздевалки.— Простите, — сказал Весе с глубоким сожалением в голосе, — вы мне тогда так и не ответили, когда будет передача об импрессионизме. А для меня это очень важно. Может быть, все-таки сообщите…— Послезавтра в семнадцать двадцать три, — последовал как из пушки ответ.— В семнадцать двадцать три… — в восторге повторил Весе. — Премного вам благодарен.— Пожалуйста, не стоит благодарностей.— Крепкий мужик, — одобрительно сказал Весе, кладя трубку. — С хорошей реакцией.— Это точно. Послезавтра — значит в воскресенье. В понедельник позвонишь и спросишь, почему передача не состоялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55