Всякую рабочую версию он проверял тут же на себе, пытаясь и сам идти по жизни сумасшедшими верзяевскими шагами, и поначалу у него, кажется, даже получалось, но рано или поздно он оступался, соскальзывал в вязкую болотную трясину неустроенной жизни, и та его затягивала, тормозила, и он с ужасом замечал, что, повторяя чужое, безвозвратно теряет драгоценные молодые дни, месяцы и годы. Он не понимал, почему у него, сильного, не в пример Змею, красивого мужчины, все получается бестолково и уродливо. Так было со всем: с работой, с увлечениями, с женщинами. О, он понимал толк в настоящем, он слишком хорошо знал, как оно выглядит. Но как сделать, приготовить, достичь - не знал.
Змей-же знал. Лет десять назад они вместе бросили курить, но Верзяев продержался недолго, а он ведь бросил навсегда. Но кто же в результате больше пострадал? Наоборот, он, Виктор, подорвал здоровье, заболел какой-то смешной простудной болезнью, а от этого к тому же подцепил неожиданное психическое расстройство, и до того серьезное, что несколько раз попадал в соответствующую больницу. В конце концов огромным усилием воли он выполз на поверхность, но оказался в совершенно неустроенном жизненном месте - ни семьи, ни работы, ни квартиры. Была и у него женщина, была и настоящая, до предела изъевшая его неразделенная любовь, и тоже неудачная, беспощадно разрушившая только-только намечающееся здание успеха, наконец замаячившего на его тридцатилетнем горизонте. И тогда он опять нашел Верзяева и с искренним, острым режущим удивлением сквозь развалины своего несостоявшегося счастья наблюдал за бесконечной чередой красивых, напрочь потерявших голову от любви верзяевских женщин. И все это на фоне блестящей научной карьеры, квартиры, семьи.
Но и это было еще урывками, вдали, по слухам, по всяким незначительным намекам, а вот три года назад, когда он снял теперешнюю квартиру, началась уже настоящая пытка. И что удивительно, кажется, он сам, а не Верзяев, предложил свои услуги. Да, он часто бывает в командировках, а квартира пустует, да и так, без отъездов, он может исчезнуть на пару часиков, вот только с ключами проблема, но и это можно устроить. Ведь он понимает, и ничего взамен не требует. Да уж чего еще больше. Какая страшная приятная боль разъедала его сердце, когда он возвращался после очередного Верзяевского посещения домой и, как измученный голодный пес, ловил теплые животные запахи, источаемые широким двуспальным ложем. Да ведь сам хотел этого, ждал неделями, месяцами очередного нашествия, и после долгими бессонными ночами сходил с ума от ее запаха. И с ключом здесь был настоящий пунктик, ведь специально не сделал запасного, ему хотелось видеть Змея тут же, сразу после мероприятия, еще не остывшего, слегка с посоловевшими глазками, с дрожащими пальцами, которые пахли тем же возбуждающим головокружительным телом.
А однажды - это случилось накануне Верзяевской гибели, - его впервые в жизни посетило настоящее вдохновение. Оно накатило, обожгло, ударило странной фантастической идеей, будто его съемная квартира, эта спальня, это огромное квадратное ложе неизбежно станет ее постоянным жильем. Невероятное, неправдоподобное предположение поразило его измученный ум своей математической неизбежностью. Он так возбудился, его так распирало от необычной, никогда доселе не посещавшей его уверенности, что он стал бессистемно ходить по комнате, потом упал на колени, подполз к ложу и нежно, ласково оглаживая белое покрывало, поцеловал его святым клятвенным поцелуем.
Виктор очнулся от хриплого крика динамика. Небольшая колонна демонстрантов с алыми серпастыим флагами преувеличенно бодрым шагом пересекла бульварное кольцо в направлении Кремля. Шумное движение людей вернуло сегодняшний день, с его ранним, каким-то возбужденно нервным утром, с недолгим колебанием, завершившимся неожиданным посещением двух таких непохожих и таких близких семей - семьи погибшего Змея и семьи его любимой женщины Марии. Что-то будет дальше, прошептал ангел-товарищ и затушил сигарету.
* * *
Конверт был необычный, без традиционной марки и даже совсем незаклеенный. На конверте нервным скачущим почерком надпись: это письмо найдено в бумагах В. Оно для вас. Подпись: Ваш А.-Т.В. Маша достала содержимое и тут же, при матери, принялась читать.
"Маша, сейчас глубокая ночь. Мне не спится, я болен, я чертовски болен, я боюсь и жду завтрашнего, нет, теперь уже сегодняшнего свидания. Ты видишь, я свихнулся, я спятил от радости, мне нужно что-то сделать, мне нужно поговорить хотя бы и просто с листком бумаги. Я не знаю, что со мной происходит, ведь я любил тебя, я негодяй и мерзавец, я жил плохо, неправильно, одиноко. Да, именно, мне холодно и одиноко оттого, что я боялся любить. Я трус, я до этого дня жил наполовину, ведь это страшно, что ты хочешь от меня ребенка, выходит, ты меня любила и мы так долго неправильно жили.
Милая моя, родная женщина, теперь все будет иначе, теперь и у меня есть жизнь и я знаю, что с ней делать. У нас будет ребенок, пусть будет девочка, я люблю девочек и они меня любят, пусть будет девочка. Хорошо?"
Дальше шло прожженное сигаретой место, какие-то каракули, и все. Маша тихо села, положила, словно ей было его тяжело держать, листочек на кровать, и снова и снова перечитывала послание Змея. Потом долго глядела в одну неподвижную точку, и даже не точку, а в белое бумажное поле, в запутанное нервными шарахающимися линиями окончание письма. После снова возращалась к словам, к буквам, к откровенному человеческому чувству. И наконец отмеченный краем глаза клубок линий превратился в зыбкое дрожащее строение с белым куполом и белыми стенами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23