..
- Да какая же это чертовщинка? - удивилась неуместному появлению бесовского слова в святом диспуте Мария Ардальоновна.
Иосиф Яковлевич вдруг замялся, покраснел и все выдал, но почему-то шепотом:
- Непорочное зачатие, понимаете, Мария Ардалионовна, совершенно материально необоснованное непорочное зачатие во чреве невинной святой... Иосиф Яковлевич замер, смешно шамкая толстыми влажными губами и, сам пугаясь собственных слов, докончил, - девы Марии.
Маша, кажется, впервые в этот момент с чисто женским интересом посмотрела на стареющего философа. Мало того, что тема разговора сейчас затрагивала ее самым живейшим образом, так еще и манера, с которой все это преподавалось, с кряхтением и придыханием, просто-таки настораживала.
- Не знаю, - Маша попыталась свернуть разговор с тревожного места. Вот и с зачатием, кажется, и у Иоанна Крестителя не так все просто.
- Да... пожалуй, - Иосиф Яковлевич замер, потеряв внезапно нить разговора, оставшись снова наедине со своим сердечным чувством.
* * *
Через неделю добрый доктор поставил дигноз: пятая неделя беременности, и Маша, поджав губы, молча, вышла на свет. На свету кончалась осень. Мария Ардальоновна любила это время, в ообенности те минутки, когда сожмется от сладостной тоски ее трепетное сердце и кажется, что все кончается и умирает, но еще остается одна черточка, один закатный лучик новой надежды, надежды на новые возрожденные этапы. Последние листья облетают с уже почти голых деревьев, и надо бы петь, про то, как поздней осенью порою бывает день и бывает час... Но не пелось, а в воздухе веяло не весною, но каким-то иным обещающим предчувствием.
И оранжевый храм как опадший кленовый лист красовался рядом с местом гибели Змея, и вошла она во храм к отцу Захарию. Тот, как и товарищ Верзяева во сне, как будто тоже ждал ее, но, правда, не прямо у входа, а в глубине, у распятия.
- Я ничего не понимаю, - поцеловав руку, прошептала Мария Ардальоновна.
Отец молчал, словно выжидая еще откровенных слов, но и Мария молчала, и тогда ему вдруг показалось, что пожелай она, и он смог бы ее понять.
- Что мучает тебя, дочь моя?
- Я беременна.
Отец Захарий перекрестился, хотел вспомнить подходящее место из Нового Завета, но не вспомнил, и тогда начал придумывать что-то вроде - и дети наши от грехов родительских вкусят - но не сказал, оттого, что у самого детей-то вовсе не намечалось, и стал, неожиданно для самого себя, говорить совсем по-другому:
- Беременна? Это бывает, это вполне естественно в вашем цветущем возрасте, - отец Захарий как бы со стороны слушал себя. - Как это быстро у вас получилось. - Он совсем не скрывал своих чувств и последниие слова произнес с очевидной завистью, да еще и для полной определенности прибавил: - А вот у нас с супругой никак не получается.
- Да, но я, - Маша замолкла, подбирая выражения, - но я... как бы вам это сказать, здесь...
- Говорите , не стесняйтесь, как есть. - Отец Захарий сам не понимал, что с ним происходило.
- Мне сегодня доктор сказал, что я беременна, а у меня ничего не было, понимаете?
- Нет, - просто ответил отец Захарий.
- У меня ни с кем ничего не было, - будто непонятливому ученику, по слогам разъяснила ситуацию старая дева Мария.
Она совершенно одурела и от своих слов, и от места, где решила поделиться собственными сомнениями, и от нового, необычного светского тона отца Захария.
- Вы не волнуйтесь, - он попытался успокоить ее и успокоиться сам. Зачем он с ней так говорит? Но ведь и ее совершенно невозможно понять. Что она хочет от меня? Она, конечно, понравилась ему, он ее давно приметил и вспомнил о ней давно все, но, конечно, даже в мыслях ничего не допускал. Он только жалел о своем, но с ней ничего не допускал (а сны всякие, тем более замоленные потом сполна, не в счет), и вот на тебе, у нее, оказывается, вовсе ничего ни с кем не было, а в результате уже и беременна. Да ведь что тут такого, уже с каким-то ожесточением думал Отец Захарий, достаточно взглянуть на нее, господи, да есть такие женщины, с такими природными данными, что от одной только мысли, от одного только свежего порыва могут тут же понести.
- Думаете, пришла морочить голову, думаете, меня совесть мучает, что вас когда-то из университета поперла, а теперь бог знает что придумываю?
- На все воля Божья. - При упоминании об университете он снова вспомнил свой духовный сан, но, впрочем, ненадолго. - Не надо прошлого вспоминать, расскажите по порядку. Ведь вы любили?
- Да, я любила, именно что любила, а теперь некого. Вы извините, я путаюсь и не могу сформулировать, потому что и так все запутано. Я любила и хотела ребенка, но он погиб, понимаете? Нет, конечно, не понимаете, все дело в этих письмах, вот. - Она протянула послания старой деве Марии. - Старая дева Мария - это я, и это и есть единственная правда, что я истинно старая дева, и у меня никогда никого не было, и зовут меня Мария, а отчество придуманное - Ардалионовна, - она заметила, как удивился отец Захарий, - да, именно придуманное, вроде как ваше, ведь и у вас ненастоящее имя, и от этого, наверное, все и происходит. Читайте, сейчас же. Видите, все здесь написано кем-то, который наперед все знал и, наверное, сам и сотворил.
Отец Захарий пробежал цепким взглядом записки и спросил:
- А где первое послание?
- Я его... - Мария запнулась, - я его уничтожила, понимаете, мне показалось, что это дурацкая шутка, и я его... выбросила. Но там ничего не было определенного, я и подумала - шутка Верзяева. А Змей-Искуситель это Верзяев, мой возлюбленный, он погиб в автомобильной катастрофе недавно. Понимаете, если верить всему, что здесь написано, то я должна быть сейчас беременна, а я и есть беременна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23