Только так можно отвоевать у истории лет тридцать-сорок нормальной жизни. Естественно, в одиночку сыт не будешь. Окружающие могут удивиться и спросить: "Отчего ему все в жизни по плечу, а нам одни шишки на голову?", а еще хуже - начнут проверять, есть ли у него что-либо такое, чего у других и в помине нету. Чтобы таких вопросов и желаний не возникало, нужны еще люди такого же разгледяевского размаха. Тогда каждому станет ясно, что живут они сытно и в почете благодаря таланту, а не вследствие всеобщего разгильдяйства и унылого отношения к жизни. Наконец, остается вопрос, каковы, так сказать, исторические предпосылки? Наивно было бы полагать, что единомышленники и соратники Разгледяева решились бы бросать самодельные химические бомбы под колеса литерного поезда или золоченой кареты императора. И уж совсем невероятно, чтобы они смогли обречь себя на изнурительную каторгу или подвергнуться унизительному изгнанию с вытекающим отчаянным прозябанием где-нибудь в Париже или Лондоне. Следовательно, кто-то заранее постарался за них, предусмотрел, подготовил и расчистил - живите, мол, и радуйтесь, во веки веков, аминь! Ну, а если не специально, то это уже есть натуральное ротозейство, которое в русском народе зовется головокружением от напечатанного.
Итак, будущее Марка Васильевича проглядывало вполне отчетливо несмотря на сумрак ночи, окутавший город. Что же касается судьбы Толи Ермолаева, то здесь темнота сыграла злую шутку - он уже несколько раз успел провалиться сквозь тонкую ледяную корочку подмерзших луж, предательски раставленных на его нелегком пути.
Еще издали Ермолаев увидел стоявшую у богдановского подъезда карету скорой помощи. Недоброе предчувствие тут же подтвердилось. Под козырьком парадного, в коммунальном свете стоваттной лампочки, появились трое Доктор и Гоголь-Моголь поддерживали под руки изобретателя. Еще минуту назад инженер корчился, извивался, кричал что-то невразумительное, обильно брызгая слюной, а вот теперь сник. Только тихо повторял: "Я убил его". Два санитара, появившихся вослед, попытались посадить больного в машину, но тот зацепился за товарищей и взмолился:
- Не надо меня в больницу, меня в тюрьму нужно, я все расскажу...
После короткой перепалки все стали запихивать инженера внутрь и только Доктор, перед тем, как скрыться, оглянулся, заметил Ермолаева и выпрыгнул обратно.
- Что с ним? - зачем-то спросил Толя.
- Потом, потом, - проговорил Доктор. - Анатолий, я вас прошу, пойдите наверх, там Елена, ее надо успокить.
Не дожидаясь ответа, Доктор побежал обратно. Скорая помощь несколько раз чихнула и унесла прочь всю компанию.
Пройдет несколько лет, и Гоголь-Моголь с Доктором будут часто сиживать в уютном больничном дворике с побелевшими от тополиного пуха лужайками и вспоминать эти беспокойные дни. После того, как пропала возможность встречаться на квартире инженера, утопист пристратился приходить сюда, в гости к Доктору. Здесь спокойно и хорошо, особенно летом, когда старые деревья защищают больничный двор от яркого света и шума большого города. По тропинкам снуют задумчивые люди в байковых халатах, под щелканье каких-то райских птиц и домино.
С тех пор, как утопист вышел на заслуженный отдых и у него появилась уйма времени для работы над трактатом о всеобщем ранодействии, характер его выправился сторону более спокойного созерцания сиюминутных жизненных явлений. И все же, если речь заходила об инженере, философоское спокойствие покидало Гоголя-Моголя и он с ожесточением повторял: "Замордовали, гады, человека". Доктор поддерживал товарища в справедливом гневе. Да и как было не поддержать, ведь он как никто другой понимал все причины, изложив их, хотя и в весьма затемненном виде, среди прочих медицинских заключений в диссертации под общим заглавием "Синдром Богданова". Конечно, результаты наблюдений Доктор смог обнародовать лишь после кончины пациента, последовавшей на второй год после тех памятных событий. А вначале пациент был очень активен. Через доверенных лиц он пересылал письма на большую землю. Несмотря на то, что письма были адресованы в различные инстанции (например, в прокуратуру шли официальные признания в заранее подготовленной преступной акции, направленной против здоровья профессора Суровягина, с целью выяснения его андроидного происхождения; или в министерство кожевенной промышленности с предложением отказаться от использования натурального сырья и перейти вслед за другими министерствами на применение гуаши и картона), все они оседали на столе Доктора, который внимательно их перечитывал, записывая в блокнот какие-то пометки, а потом бережно обвязывал тесемкой и уносил домой. Наверное, эти послания помогли Доктору определить истинные истоки необычных галлюцинаций и страхов инженера. Но чего не смог до конца понять Доктор - так это полного отстутсвия предрасположенности Богданова к психическому расстройству. Более того, было установленно, что больной обладал недюженной силой воли и по возвращении из мест суровых он еще был абсолютно, и душой, и телом, здоров. Ревматизм от холодных ветров и геморрой от однообразной пищи не в счет. Вохможно, однако, именно чрезмерное душевное здоровье не такая уж безопасная вещь. Мысль парадоксальная, и даже вредная лечебному процессу.
Анатолий Ермолаев еще некоторое время наблюдал, как весений холод подмораживает след исчезнувшего автомобиля, и размышлял о том, что завтра этот слепок ночных событий затопчут оставшиеся в наличии жильцы серого дома. Потом он почувствовал, что продрог и вспомнил о просьбе Доктора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43