Собственноручно составил текст некролога, подобрал подходящую фотографию покойного и лично принимал соболезнования, оповещая по телефону многих уважаемых людей города.
Марк Васильевич Разгледяев занимал не последнее место в списке уважаемых ученых, но ему Мозговой позвонил в последнюю очередь. Выслушав краткий отчет, Разгледяев разволновался и пожелал срочно встретиться. Мозговой, сославшись на известную занятость, предложил поговорить по телефону. Марк Васильевич рассердился, сказал, что это не телефонный разговор, сказал еще кое-что, после чего Мозговой согласился встретиться этим же вечером.
Толю Ермолаева тоже привлекли к работе. Он с Лидией Ураловой отвечал за никролог. Секретарь профессора держалась стойко. Вооружившись плакатным пером и тушью, она прекрасным шрифтом писала о том, как внезапно ушел из жизни преданный делу науки ученый и коммунист Петр Семенович Суровягин. И лишь когда Толя попросил подержать уголки портрета, никак не желавшие приклеется, Лида, Лидочка, как ласково называл ее профессор в хорошем настроении, расплакалась.
- Ну-ну, не надо, - начал с порога успокаивать как раз появившийся Михаил Федорович. Он обнял ее за плечи и добавил: - Его уже не вернешь. Смотрите, как наш Анатолий держится - молодцом.
Толя даже не повернулся. Он все делал автоматически, думая только об одном: что же сейчас происходит с инженером?
Утро инженера
К утру инженеру полегчало и он, измотанный бессоницей, уснул. Елена решила сходить хотя бы на часок на работу и оставила его одного.
Сон инженера удивительным образом перешел в свою противоположность. В комнате было прохладно и он решил одеться потеплее и выйти на улицу. Здесь его поджидал сюрприз. Огромный, с рыжими космами, раскаленный шар парил среди редких ватных барашек в высоком небе. Под синим куполом раскинулся город с изнывающими от зелени бульварами и проспектами. Инженер мотнул головой, но видение не исчезло. Он снял шапку и задрал голову вверх, подставив бледное от долгой зимы лицо теплым лучам. Они пробирались в морщинки, протискивались сквозь красноватую двухдневную щетину, приятно щекотали губы. Богданов улыбнулся и сквозь ресницы стал разглядывать солнце. Багровыми кругами лопнули колбочки и палочки и он увидел как солнце превратилось в темную синюю дырку на белесом небе. Как хорошо, подумал Богданов и закрыл глаза. Он еще долго так стоял, словно мальчуган, удивленный благородством системы мира. Он ощущал ее всю, разом, от центральных магматических слоев до самых дальних горизонтов Вселенной. Он знал и принимал ее законы уже потому, что сам являлся ее неотъемленной частью. Здесь было хорошо, здесь стоило жить, здесь миллион лет казались мгновением. Интересно, подумал инженер, а разумна ли Вселенная, желающая понять самое себя?
В этот момент его кто-то задел плечом. Он оглянулся вокруг и обнаружил толпы народу.
- Постойте! - хотел им крикнуть инженер. - Посмотрите вокруг, вон трава, вон деревья, а вон черные умные птицы!
Но он промолчал - уж больно все заняты были личными делами. Кто-то совершал покупки, кто-то опаздывал с квартальным планом - в общем, он не обижался на них. Но его так и подмывало перекинуться с ними хотя-бы словечком.
На бульваре он теперь видел множество родителей с детьми, т.е. с детскими колясками.
- Где же ваше дети? - удивился Богданов, когда обнаружил, что коляски пусты.
- Где же дети? - снова удивился инженер, заметив что вокруг нет ни одного ребенка. Страшная догадка мелькнула в его воспаленном мозгу. Он зашатался и, чтобы не упасть, схватился за дерево. Но дерево не держало - оно подломилось словно свернутый рулон картона. Он посмотрел на руки они были перепачканы коричневой гуашью. Потрогал траву, листья - подкрашенная бумага. Люди обступили инженера с интересом разглядывая его действия.
- Все ложь! - крикнул инжнер, - это все ложь! Неужели вы не видите все это сделано какой-то машиной, потому что для такого количества лжи нужна специальная машина!
Вдруг он вспомнил о чулане.
- Вы что же, - кричал он людям, - думаете и ремни в чуланах из бумаги? Пустите меня! - он попытался выбраться за живую изгородь. - Мне нужно домой, пока не поздно, я должен снять его. И вы спешите, спешите по домам, я вас уверяю - они настоящие из свинной кожи!
Инженер метался, не находя просвета в тесно сплетенном людском кольце. Вдруг, остановился, замер, а после с криком "вы не живые", ринулся поперек людской стены. В последний миг люди расступились и он проскочил наружу. От скорости все смазалось: дома, улицы, машины - все проносилось мимо киношными декорациями. Он ехал автобусом, толкался в метро, жался в троллейбусе. Он чувствовал - опаздывает. За спиной слашались притворный шепот, переругивание, смех, будто обсуждали именно его и именно с ним не соглашались. Говорили: "Неее, не успеет, у нас с общественным транспортом перебои." "А вдруг, успеет? - шептали другие. - Вишь, как резво бежит." Временами в толпе мелькали знакомые лица, но инженер их не узнавал, а может быть, и узнавал, но уж очень спешил. Наконец он добрался до серого дома, побежал по широкой лестнице. Ступеньки за ним обламывались и сухим хлопанием падали в пролет. Он нагнулся, поднял кусочек, попробовал на зуб.
- Папье-маше, - шепнул с ожесточением.
Каким-то неуловимым движением он вскрыл дверь с латунной пластинкой и направился в кладовку. В кладовке было темно - лампочка за ненадобностью давно сгорела. Он побежал на кухню, взял спички и вернулся в чулан.
- Ты чего там ищешь? - послышался голос за спиной инженера.
На-ка, посвети, а я посмотрю, - инженер протянул спички Гоголю-Моголю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43