Профессор очень приятно улыбнулся.
Вообще, надо сказать, он больше был похож не на профессора, а на студента, только не молодого. Да и было ему лет сорок пять.
- Знаете, профессор, я тут на скамеечке заснул и приснилась мне какая-то философская чепуха, но не просто метафизика, а конкретная довольно неприятная комбинация, впрочем, даже жуткая и страшная.
- Бывает. А что конкретно, извините, если вторгаюсь?
- Да конкретно долго рассказывать... Я в этой связи хотел спросить.
В чем все-таки состоит единство картины мира?
- Физической? - профессионально уточнил профессор.
- Ну, например, да.
- Единство физической картины мира состоит в том, что разные студенты, решая одинаковые задачки, часто получают один и тот же ответ. - Владимир Михайлович улыбнулся.
- А без шуток? - доктор еще не совсем отошел от сна, а чувство юмора по-видимому просыпается в человеке последним.
- Знаете, доктор, без шуток, можно много чего наговорить, и про критерий истины, и про копенгагенскую школу, но, лично для меня, по самому большому счету именно это и является доказательством существования мира. Во всяком случае, меня это очень радует. Радует и в тоже время настораживает.
- Поясните вашу мысль.
- Ну, возьмем, например сердце человека.
- А, это ближе.
Доктор вначале обрадовался, но потом насторожился.
- Сердце человека, с физической точки зрения - это насос, сокращаясь, оно создает перепад давления в полном соответствии с законом Бойля-Мариота... - профессор с сомнением посмотрел на врача, и даже как-то извинительно улыбнулся, будто он грязно выругался.
- Да, да, - понимающе кивнул доктор, - фамилию припоминаю.
- ...под действием которого кровь гонится по сосудам, кстати, и в голову, - продолжил Владимир Михайлович. - Так вы знаете, что замечательно - хотя сердец столько же, сколько людей, и у каждого из этих людей свой взгляд на мир, зачастую весьма далекий от крайнего материализма, несмотря на все это сердца бьются в точном соответствии с законами Бойля-Мариотта. Меня этот факт просто настораживает.
- Настораживает? То есть вас как физика?
- Как человека! - профессор улыбнулся, - Ну и как физика, конечно, впрочем, я не могу вам точно сказать, где эта физическая часть у меня конкретно расположена, знаете ли, все эти границы весьма условны.
- И что...
- Так вот, представьте на минуту, такой странный мир, в котором у каждого человека, внутри свой личный закон Бойля-Мариота.
- Тяжеловато лечить в таком мире.
- Не то слово, но гораздо хуже то, что так и должно было быть, если бы мир действительно был дикой неодушевленной природой.
- Ну, это как-то странно слышать из уст естественника.
- Отнюдь, - уверенно возразил Владимир Михайлович, - А ели бы я вам сказал, что это не мои слова, а слова Альберта Эйнштейна...
- Право не знаю.
- Да не важно, Эйнштейн тоже ошибался, но, правда, не всегда.
- То есть, вы хотите сказать, что закон этих Бойля с Мариоттом потому существует, что кто-то специально его настроил?
- У вас светлая голова, доктор, очень рад за нашу медицину. Только курите вы зря.
Михаил Антонович виновато улыбнулся.
- Да, странно мир устроен, - вдруг профессор переменился, Мы вот говорим о философии, спорим, весело пикируемся, бренчим на гитарах, поругиваемся, а меня все один студент мой мучает, то есть теперь уж бывший мой студент. - Профессор помрачнел,
- Я почему-то все время думаю о нем.
- А что, интересный студент?
- Да, необычайно интересный человек, талантливый, умница, но очень, как бы это сказать вам, без кожи, что ли, казалось бы, чего теперь в тоску впадать, живи, работай, а он, знаете ли, начитался Кастанеды, и стал миром управлять.
- То есть как управлять, - опять насторожился доктор.
- Ну как, не знаю уж точно, не силен я в этом, да ведь я и не знал толком ничего, вот только уж потом... - профессор будто оправдывался.
- Потом ? После чего?
- Он, представьте, с закрытыми глазами поперек Ленинского проспекта пошел...
- И что?
Доктор замер, а профессор прямо поглядел ему в глаза и выдохнул:
- Погиб.
- Но может быть, он был предрасположен? Знаете ли, бывают такие впечатлительные натуры.
- Бывают, и нередко, ведь их было на самом деле двое таких у меня...
- Как? А что, второй тоже?
- Нет, пока нет...
- Я, кажется, знаю, о ком идет речь...
Они не говоря ни слова с пониманием посмотрели друг на друга.
- Что же делать? - доктор задал вечный вопрос.
- А я уже сделал, - профессор хитро улыбнулся, - Конечно, все зависит от него самого, но кое-что я предпринял, нет не спрашивайте, то есть не поверите, если скажу, да вот и скажу, я в книгу написал.
- То есть вы оговорились? - доктор опять насторожился, когда услышал про книгу.
- Нет, именно не книгу, хотя я книгу тоже написал и не одну, а на этот раз написал точно в книгу. Представляете профессора московского университета, воровато пробирающегося в ночи к одной из монументальных чугунных скульптур, вы наверное знаете, у высотного здания, в таком очень социалистическом духе исполнены.
Доктор живо представил чугунных студентов, расставленных вокруг университета с высочайшего благословения Иосифа Виссарионовича.
- Кстати, понимаете, какая хитрая штука, ведь он и нас спасти бы мог...
- Нас-то зачем? - удивился доктор.
Теперь он заметил как по зеленеющему газону спешит сестричка. Девушка в стерильно-белых одеждах еще издалека крикнула ему:
- Доктор, с Михаил Антоновичем, кажется инфаркт, - протянула свиток, почему-то пергаментный, с красной изрезанной линией, - Вот кардиограмма.
Он внимательно посмотрел на зазубрины, черканул вокруг некоторых большой прописное "О" и уверенно скомандовал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54