Горнист, лежа на спине, играл марш пролетающих туч.
- Ты живешь с мужчинами? - спросил Андрей.
- Не знаю, я ничего не чувствую. Ведь они не видят какая я, и мне от этого становится все равно.
- Но есть же братва, они-то зрячие.
- Да, есть... - нехотя подтвердила Катерина и зло пришпорила коня.
Они понеслись галопом вниз, и Андрей закрыл глаза. Он прижался к ее спине и услышал, как бьется сердце Катерины. Ему опять показалось, что это не Катерина, а его любимая женщина. Он стал громко орать стихи: мчатся тучи, вьются тучи; невидимкою луна... - он оглянулся вверх. Там было пусто, - мутно небо, ночь мутна...
- Скоро пойдет снег, и все станет на свои места! - успокоила Катерина.
На площади Гагарина тоже горел костер. Выдвижной кран с иностранной надписью Bronto вытянул палеонтологическую шею к человеку, стоявшему на высокой титановой стелле. Отсюда он был больше похож на ныряльщика, чем на космонавта. Но все-таки, когда крановщик в черных очках подцепил неказистого человека, и тот закувыркался, будто в невесомости, Андрею стало больно смотреть, он снова закрыл глаза и увидел гагаринскую улыбку.
- Как легко видеть. - сказал Андрей.
- О чем ты? - спросила Катерина.
Андрей спрыгнул с коня. Рядом с шаром стояла непонятная конструкция, издали напоминавшая учебный скелет из биологического класса. Андрей приблизился и пошел вокруг, задирая голову. Конструкция представляла собой сложное шарнирное устройство с блоками, шестеренками, противовесами разной величины, наверное, как подумал Андрей, для усиления, с растяжками из проржавевшего уголка, и пронизывалась одним, хитро пущенным внутри тросом. Устройство сработано было на скорую руку из подсобных материалов. Так, чугунные чушки, служившие противовесами, были взяты из спортклуба "Фили", а на двух самых больших шестернях, ярко выкрашенных в андреевские цвета, можно было прочесть трафаретку "Ресторан Поплавок".
С боку на уровне поднятой руки располагалась никелированная ручка от старой швейной машинки "Zinger". Все это стояло на сваренном из рельс параллелепипеде, и в углу блестела латунная авторская бирка. Андрей привстал на цыпочки, почти не сомневаясь, что там написано Зураб Церетели, и прочел: "Самокопатель", исполнено по чертежам Лао Цзы кузнецом Демидовым.
Он уж было потянулся покрутить, но тут под действием особенно сильного порыва ветра огромная клешня железного человека покачнулась и со скрежетом уцепилась за никелированное колесико. Подошел здоровенный мужик в маске сварщика, по-хозяйски облокотился на ребро пьедестала и глухо, как из бочки, сказал:
- Он сам себя крутит. Тут у него собачка стопорная, ежели ее свернуть, то начнет дрыгаться как пятидесятник. Странный трактор называется.
- Аттрактор, - поправил сварщика Андрей. -Точно, - мужик обрадовался взаимопониманию,
- И главное, заметь, ничего не потребляет.
- Да как же? - удивился Андрей вспомнив второе начало термодинамики,
- Есть же трение, - он взглянул на проржавевшие несмазанные оси шестерен и блоков. - Что же это, вечный двигатель из железа?
- Нет, браток, вечный двигатель невозможен, вот это железно.
- Тогда как же?
- А сила ветра зачем? Слышь, как гудет.
Андрей снова запрыгнул на лошадь и прошептал:
- Сквозь волнистые туманы...
- Зачем все время читаешь стихи? - спросила Катерина.
- Это не стихи, это русские мантры, что бы не болела... - он хотел сказать душа, но запнулся.
- А меня просто в дрожь от этих строк... - Призналась Катерина. Так себя жалко становиться...
- Да, Катерина, ты их тоже повторяй, это не душа, это ветер Пустоты гонит тучи от меня к тебе, а от тебя к тем мужчинам, им тоже надо знать, что такое родина, ведь она такая маленькая по сравнению с Пустотой, пусть просто повторяют и не представляют смуглого бесенка в цилиндре, опасливо озирающегося из-за спины возницы.
Он прикоснулся щекой к теплой мягкой шкурке.
- У тебя шубка замечательная.
- Обыкновенная заячья, еще от прабабки осталось, дореволюционная.
Потом они спешились. Конь понуро плелся сзади, фыркая горячим паром.
Так они прошли до начала "оздоровительного маршрута", и здесь Катерина привязала коня к спящему дереву. Андрей, будто со стороны, смотрел, как они растворяются в темноте Нескучного Сада, и казалось, нет ни Москвы, ни мира, ни ветра.
- Как твой ремонт?
- Подходит к концу. В гостиной поставила гарнитур из красного дерева. Красиво - глаз не оторвать.
- Вся эта красота от страха. - выдал Андрей.
Катерина удивленно остановилась. Они как раз оказались на пригорке, и здесь было место, которое хотелось назвать обрывом. Во всяком случае, отсюда сквозь голые деревья была видна Москва-река, то есть она была бы видна - а сейчас, в кромешной темноте только угадывалась.
- Да, от страха, но страха подсознательного. Поэтому нами он воспринимается, как нечто иное - манящее, загадочно красивое. Здесь чистая математика, я бы даже сказал арифметика.
- Ну, право, Андрюша, уж не собираешься ли ты гармонию алгеброй поверить. - Катерина усмехнулась той самой своей понимающей и непонятной улыбкой.
- Именно собираюсь, именно гармонию даже не алгеброй, а чистой арифметикой. И именно потому это красота не та, не настоящая, которой следовало бы восторгаться. - Андрей разволновался, - Вот, смотри, с этого пригорка хорошо видно закат.
- Закат, закат, - ничего не видно.
- Ну не важно ты представь... нежно розовая полоса, потом чуть зеленоватая, переходящая в ультрамарин...
- Да, я люблю закаты, ты знаешь, я даже соскучилась по ним. И еще я люблю море, смотреть как волны набегают из бесконечности пощекотать лодыжки.
- Как ты верно сказала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54