Ах вот, в чем дело! Какой неожиданный поворот судьбы. Озарения тоже бывают
неприятными, острым режущим предметом мелькнула свежая мысль. Ах, какая
траектория, какой полет, какие головокружительные маршруты. Весь день
провести в незнакомом обществе, увлечь в дом, в жилище, прикасаться, сгорая
в лихорадке, рискуя собственным тельцем, и все это за час до встречи,
наверняка обусловленной заранее и вполне желанной! Но как же я, как же мои
попытки?

Пьянея от горя, я ринулся поперек движения каплеобразных тел в поисках
связующего средства.

- Але, але! - кричал я в холодную трубку, желая знать сейчас же, с кем,
когда и почему?

- Да, я слушаю, - ответил, как показалось мне, специально приглушенный
голос.

- Ты дома? - спросил я, теряя последнюю надежду.

- Так получилось, - без тени волнения пояснила она.

Я не решился все-таки прямо спросить и вывернулся наглым требованием:

- Я сейчас хочу прийти.

- Это исключено.

- Почему? Почему ты не хочешь видеть меня?.

Она промолчала.

- Тогда поговори со мной.

- Я не могу сейчас разговаривать ни с кем.

Как же, желчно подумал я и полез на рожон.

- Почему?

- Не могу.

- Тогда я иду к тебе.

- Не смейте.

- Посмею, - я обезумел от ее холодного голоса. - Я здесь внизу был все
время, а теперь иду к тебе.

Не выслушав возражений, тяжело ступая, отправился в обратный путь. Неужели
еще сегодня я радостно взлетал мечте вослед по этим ступеням, а теперь уже
на каждом марше останавливался, задыхаясь от недостатка кислорода. Нужно
было воспользоваться лифтом, проскрежетало электромеханическое чудовище,
унося вниз чью-то усталую душу. Действительно, куда я иду-взбираюсь, зачем
мне эта высота? Природная жадность или долг коллекционера-охотника? Какая
разница, если там и без меня хорошо, если кому-то достаточно быть без меня,
то чем счастью поможешь? Сам виноват - размахался руками, не обращая
внимания на последствия. Как я, опытный охотник, мог вопреки всем правилам
и инструкциям, размахивать руками и производить страшные сотрясения в
воздушном пространстве? Были вы ловцами человеков, а я вас сделаю ловцами
тополиного пуха, стучало в голове гулкое эхо звенящей сухим деревом двери.
Да, я уже не звонил, а бил ладонью наотмашь по крашенному суриком
прямоугольнику.

Вдруг прислушался: кажется, кто-то подошел к двери, затаился моим
зеркальным отражением, незаметно набрал воздуху и остановил дыхание. Я был
уверен, я знал наверняка - это она там за дверью, она одна, она попросту не
решается открыть на мой безаппеляционный стук. Конечно, там больше никого
нет, мне просто показалось, наверно, я ошибся в расчетах и перепутал окна.
Она одна, но почему она не открывает дверь?

- Открой,- я попытался сам успокоиться, но получилось так, будто я клянчил.

Через несколько секунд невыносимо тягучая пауза прервалась такой силы и
горести тяжелейшим вздохом, по сравнению с которым мое ночное бдение под
окнами, мой кулачный наскок на дверной проем показались нелепыми и
смешными. Ей плохо, ей чертовски плохо. Я повернулся и на цыпочках, еле
слышно поскрипывая песчинками неметенных ступеней, тихо удалился подальше
от чужого горя.

В тот же вечер я слег. Видно, меня здорово прохватило там, под окнами, и
три дня кряду я температурил. Ночами несколько раз бредил одним и тем же
унизительным действием: я крадусь по злосчастной лестнице, стараясь еле
слышно шагать по ступенькам, чтобы никто не мог обнаружить, и более того,
стать законным свидетелем моего унижения, но на пятом или шестом шаге мне
изменяет чувство меры, я слишком тяжело ступаю, так что песочный треск
звучит чуть громче, и тут же, будто только того и ожидалось, раздается
унизительный смех на два голоса - женский, ее, и мужской, того молодого
человека.

В короткие перерывы между страшными видениями меня охватывал приступ
меланхолии, и я то плакал, то хватался за бумагу, пытаясь что-то писать.
Когда я окончательно пришел в себя, я был окружен смятыми словами любви.
Здесь нет и тени преувеличения, ибо на одной из скомканных бумаг были
стихи, написанные каллиграфическим почерком:

Там за хрупкой границей стекла,
Где так много печали и мало тепла,
Где пустое объемлет пространство
Бесконечных ночей постоянство,
Отраженные люди живут.
Их внезапно возникшую связь
Еле видно сквозь льдистую вязь,
Их отчаянно дерзкий побег
Прикрывает декабрьский снег,
И следы их почти незаметны.
Так, влекомы июльским теплом,
Исчезают вдали за окном,
Поднимая зеленые флаги
Над пространством твердеющей влаги,
Над кривыми ветвями дерев.

Теперь стихи казались мне женскими, и даже более конкретно, согласно моим
представлениям о ходе событий, такое стихотворение могла бы написать она и
только она. Во всяком случае, мне они показались вполне приличными, и
вполне должны прийтись ей по душе. Правда, в них было определенное
забегание вперед, как будто мы связаны не просто поверхностным знакомством
у темного окна, крытого первым, робким морозным узором, но и чем-то более
существенным, наподобие глубокого чувства, или даже общей задачей. Я решил
при следующей встрече, а таковая неизбежно должна произойти, подарить ей
эти стихи со словами: "Возьмите, это вы обронили под впечатлением наших
встреч". Я обязательно решил перейти снова на вы, будто собирался
преодолеть высоту со второй попытки.

Может быть, мое невольное трехдневное молчание и есть настоящая удача,
иначе как бы я смог выдержать паузу, но теперь пусть она думает, что я могу
быть и без нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16