Зима промелькнула как один теплый день. Мы ели, пили, смеялись, плакали,
все в охотку. Мы работали, двигали вперед свои прозаические дела,
предчувствуя с присущим нам умом и прозорливостью накатывающийся блистающий
влажным светом апрель. Да разве мог он нас смутить, напугать? Вообще
говоря, да. И этот прекрасный страх, страх потерять друг друга, был тоже
свидетельством, был великим завоеванием, заслуженной наградой за долгое
наше терпение. Терпение не любить с ходу, терпение не делать добро всуе,
терпение мучить и мучиться без жалости и совести.

- Вот возьму и как надоем тебе однажды, - пугала она меня, уткнувшись в
теплое, давно облюбованное на моем теле место.

Да разве может такое надоесть? - с новым энтузиазмом повторял я старый
вопрос.

Потом проследовало продолжение. Оно и сейчас не окончилось, но длится и
живет постоянно между нами. Кто не верит в счастливые финалы, пусть изменит
убеждения. Все сохраняется в количестве и остается невредимым по существу,
взгляды, слова, прикосновения, все при нас, все живет, пульсирует, взывает.
Я могу миллионы раз смотреть на нее, восхищаясь ее бессмертными чертами, и
вспоминать и предугадывать, выбирая самое главное, самое приятное и
удобное. Например, дословно, вот это:

- Милый, глупый человек, ты мучился зря, ты продолжаешь быть моим кумиром,
ты овладел моими душой и телом, ибо ты их предварительно склеил в одно, и
теперь можешь претендовать на многое другое, обними меня покрепче, свяжи,
ограничь - я хочу быть совершенно свободной. (Ах, какова натура, я здесь
всегда замираю на миг.) Как хорошо все окончилось, и ждать и искать больше
некого, я хочу плакать с тобой об этом, потому что грусть начинается с
предчувствия добра, света и спокойствия, однажды прожитого, запавшего в
душу, и потому желаемого снова. Я не могу быть тебе женой, потому что жена
- это чужая женщина, а ведь ты мне сын, или отец, иначе как объяснить наше
родство? (Тоже поворотец, не правда ли? А почему не брат, впрочем, не это
важно.) Не улыбайся, будто я ничего не имею в виду, я же знаю, как ты ждал
именно этих слов. (Да, да, конечно, ждал, признаюсь задним числом.) Приди,
поцелуй меня здесь, начни отсюда, пусть будет все не по порядку, как и
сложилось у нас с самого начала. Вспомни, как страстно и безнадежно ты
стучал в мою дверь, а я стояла рядом и боялась пошевелиться, вспомни
хорошенько и не делай так больно, как я делала тебе, ведь я не знала тогда
тебя, но уже боялась и предчувствовала (!) заранее. Не слишком ли я
откровенна во вред себе? Ну и пусть, неважно, я вижу, ты хочешь поддержать
меня и успокоить, мол, никогда не использую минутную открытость. Я верю
тебе, потому что все уже произошло и никогда не окончится и, следовательно,
впереди тоже счастье.

Или, например, другое место:

- Ведь мы теперь одно, ты и я, мы все, все наше великолепие, и наши
скромность и мудрость. Как тяжело верить в чудо, когда по настоящему
счастлив. (Браво!) Да, мы не нуждаемся в потустороннем, вечном всевидящем
оке, и простите нас, прочие, если мы за вами не придем. (Тут явные сумерки
богов и теологический наскок.)
И наконец конкретно:

- Я слишком о многом молчала, я говорила о теплом ветре, как и все до меня,
а хотела быть первой женщиной, я размышляла вслух об одном чистом интересе,
а желала новых чувств и новых перспектив, я смеялась над твоими стихами, а
про себя мечтала о жизни отраженных существ, исчезающих за хрупкой границей
стекла. И ты дал мне это все, когда обнаружил себя в моих объятиях.

- А иногда мне кажется, что этого ничего между нами не было, что жизнь
окончилась, потому что я знаю, что так хорошо не бывает, что мы погибли
давным-давно, еще там, в ту первую зиму, на той реке, мы пропали, сгинули,
провалились, под крики черных птиц, под шуршание плавников, под хруст
тонкой прозрачной границы, задохнулись среди обтекаемых существ, увязли,
утонули, и теперь это все нам кажется в самую последнюю минуту.

Да как же мираж, если это и есть настоящая жизнь, ради которой и стоило
появляться на свет, часто спорю я с ее прошлыми заблуждениями, ты всегда
теперь со мной, а я тоже бываю рядом, мы оба тут вместе, мы слышим друг
друга без слов, и когда я наклоняюсь к тебе, мы прикасаемся телами и
душами, так легко и просто, будто между нами не хрупкая прозрачная
стеклянная граница, искусно обрамленная моим знакомым крснодеревщиком, а
тонкая, нежная, чувствительная ко всякому нержавеющему острому предмету
человеческая кожа.

1992-1993
Публиковалось:
Альманах издательства журнала Юность - "Тени Странника",1997
------------------------------------------------------------------------
Lipunov V.M. Thu Feb 20 16:38:59 MSK 1997

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16