Леденец мой истаял, и уже начало
пронзительно давить на уши. Я судорожно достал следующий и заодно
предложил соседу.
- Спасибо, не люблю сладкое,- отказался черный человек.
- Я тоже не очень, но для ушей полезно,- оправдывался я.
- У меня прекрасная носоглотка,- он достал носовой платок и
громко, со свистом высморкался. Кое-кто оглянулся, даже соседка
спереди посмотрела на меня с отвращением. Я улыбнулся и пожал
плечами. Она же отвернулась, шепнула что-то на ухо соседу, и они
весело рассмеялись. Тут тряхнуло по-настоящему. Казалось, могучий
гигант снаружи схватился ручищами за крылья и принялся
вытряхивать душу из самолетного объема. Ударил колокол, с
малиновым звоном посыпались осколки, справа по диагонали хлопнула
крышка багажника и вниз полетели незакрепленные предметы.
- Щас как хряснет пополам,- нудел над ухом сосед.
- Значит, судьба,- процедил я сквозь зубы и, не закрывая
глаз, опять увидел летящую трубу. Все ясно. Труба - чепуха,
образ, но почему же она так сложно устроена? Для чего к ней
приделаны эти липкие провода? Да и не провода, а такие прозрачные
трубки, по которым струится жидкое вещество. Зачем, кто свел их
воедино, как ему удалось так плотно упаковать нас в
цилиндрическое пространство? Я потрогал розовый отросток соседки,
он был теплый и слегка пульсировал.
- Судьба, говорите, - черный человек тоже потрогал розовый
отросток.-Да, похоже. Наши судьбы протянуты из прошлого и
сведены воедино здесь в салоне. И когда самолет хряснет пополам,
в одно мгновение оборвется связь.
Вот как - прошлое и будущее связаны, напрямик,
механически. Появилась бортпроводница, опутанная с ног до головы
сиреневым удавом. Когда она подняла выпавшие вещи и попыталась
закинуть их на верхнюю полку, я заметил, что удав впился ей под
грудь, в то самое место, откуда она не могла достать звуковой
сигнал.
- А не кажется ли вам, что фатум и авиакатастрофа
несовместимы? - я решил отвлечь соседа умным разговором.
- Как это несовместимы? - он взглянул на меня с нескрываемым
любопытством, но тут же перевел взгляд на бортпроводницу.
Останавливаться было нельзя, и я перешел в наступление:
- Посудите сами. Допустим, наш авиалайнер,- я специально
перешел на высокий стиль,-потерпит крушение.- Черный человек
хмыкнул со знанием дела.-Нет, обратите внимание, я лишь
теоретически допускаю такую возможность. Итак, огромный
серебристый лайнер разламывается как хлебный батон пополам и
гибнут все пассажиры.- Господи, что я несу, пронеслось в голове.
-Итак, что же означает гибель ста пятидесяти пассажиров с точки
зрения фатума?
- Что? - не выдержал сосед.
- С точки зрения полной предопределенности судьбы это
означает, что каждому из сидящих вокруг нас пассажиров на роду
было написано погибнуть в авиакатастрофе.
- Правильно,- обрадовался черный человек.
- То есть у вас, у меня, и у той хорошенькой девушки с
точеным профилем,-да бросьте вы этот шланг,- я шлепнул его по
руке и неторопливо продолжал,-и у ее соседа, крутого затылка, и
у стюардессы, и у всех наших попутчиков на руке нарисовано одно и
то же: неудачный полет хмурым осенним утром. А теперь
представьте, какова вероятность случайной встречи ста пятидесяти
человек с одинаковой судьбой.
- Какова?
- Вероятность практически равна нулю.
- Значит, судьба.- Негодяй оказался сообразительным. Я
отмерил его ненавидящим взглядом, с каким-то даже злорадством
отметил толстый черный шланг, высунувшийся из-под черного пиджака
соседа, и уточнил:
- Судьба судеб!
В тот же миг все пропало. Я моргал, тер глаза, но ничего не
видел. Исчезло все, исчез сосед, исчез самолет, исчезла даже
труба, нашпигованная траекториями человеческих судеб. Я испугался
настолько, что перестал скрывать это. Да и от кого скрывать, все
пропало, сошло на нет. Господи, за что? Я просто летел в
командировку, по делу, по обязанности. Откуда все это наваждение,
эта проклятая труба, эти приторные связи между прошлым и черт его
знает чем... А теперь сплошная темень. А вдруг этот негодяй
оказался прав, и мы-таки разбились, и теперь уже все кончено? Я
присмотрелся. Кажется, стало светлеть. Во всяком случае, я
почувствовал вокруг себя покатые круглые стены и понял, что
нахожусь в длинном туннеле. Подозрение вскоре подтвердилось
слабым мерцающим светом прямо по курсу. Да, я продолжал лететь,
наверное, по инерции. Хотя, если я всего лишь моя душа, то при
чем здесь инерция? На всякий случай пошарил вокруг себя в поисках
связующих с прошлым приспособлений и обнаружил лишь аккуратно
срезанный отросток. Все ясно: в плотном облаке мы столкнулись с
встречным самолетом, мгновенная безболезненная смерть, и теперь
наши души летят сами по себе в светлое благоустроенное место.
Бледное мерцающее пятно по курсу быстро росло и вскоре
превратилось в сверкающий до боли в глазах, освещенный прямыми
солнечными лучами иллюминатор.
Мы прорвались, мы взлетели. Сияло утреннее солнце, тихо
сопели движки, мы улетали подальше от слякоти и страха. Погасло,
растворилось в летнем свете желтоватое напоминание. Мой черный
человек, удивленно крутил головой, как будто не веря своим
глазам. Я же благородно отмалчивался, наивно полагая, что теперь,
здесь, по эту сторону облачного слоя, в почти безвоздушном
пространстве он успокоится, а быть может, уснет. Но где там. Едва
я попытался зажечь сигарету, как началось сызнова:
- Все-таки четыре двигателя надежнее, чем три. Если один
откажет, не дотянем.
В ответ я звонко щелкнул замком ремня безопасности и
невозмутимо откинул спинку кресла.
1 2 3 4 5 6